Каждый десятый горожанин летом живет в деревне, а 4,5 процента жителей мегаполисов в последние годы навсегда перебрались жить в деревню. 7 процентов москвичей и около 10 процентов жителей других мегаполисов летом живут в деревне, зимой в городе. Тенденция?  Источник: https://rg.ru
Социологи Дмитрий Рогозин и Елена Вьюговская запустили интересный проект «деревенского ренессанса». Классический крестьянский дом в деревне, изба-пятистенок может пережить в современной России второе рождение. Идея появилась после того, как социологи съездили на неделю в деревню Синики в Архангельской области, в старый дом деда Елены Вьюговской. Может ли в отчий дом вернуться жизнь, «РГ» рассказал социолог Дмитрий Рогозин.

— Во что можно превратить погибающий крестьянский дом? В музей внутри культурного заповедника?

Дмитрий Рогозин: Это только ухудшит ситуацию. Музеи лишь пытаются сохранить уходящее, не обустроить быт, а создать витрину, экспозицию. Это важно, но мы ведем речь не о доме как экспонате, а о доме для жизни.

 

Ваш обновленный сельский дом чем-то напоминает размещение центра «Эрмитаж в Москве» на месте пришедшего в упадок ЗИЛа.

Дмитрий Рогозин: «Эрмитаж» на ЗИЛе — хорошая метафора для нашей идеи.

И в результате — что? Фестивали в деревне по примеру «Териберки» — раз в год?

Дмитрий Рогозин: Нет, «Териберка» или «Архстояние» — интервенции современных художников в деревенское пространство — превращают селян в аборигенов, на фоне которых релаксируют приезжие горожане. Нас интересуют коренные жители и их родственники. Которые пока в своих домах не живут, а доживают. Этакими хранителями вымывающихся или уже не существующих ценностей. Приезжая в село и начиная говорить со стариками, первое, что слышишь от них: «Я не знаю, зачем живу». Ветшают дома и сами их жизни. В «пристроях» крестьянского дома давно не живет скотина, они не используются для хозяйства или для гостей.

 

 

Мечтать, чтобы человек, которому за 60, держал корову, это желать умножения его трудов и болезней, это тяжелейший труд. И экономически невыгодный — пакет молока в сельском магазине дешевле.

Дмитрий Рогозин: Я не за корову во что бы то ни стало. И даже не за бочки с капустой и грибами в «пристроях». В деревне сегодня возможны разные уклады, а не только традиционный, сельский. Например, кузница, вокруг которой начнется общая жизнь. Или там будет сидеть городской человек и работать в интернете. Если сделать в доме туалет и провести горячую воду, предложить варианты удаленного, но достойного образования и медицинской помощи, то жизнь там может оказаться на порядок лучше. Природа, возможность глубоко дышать, встречать восходы и закаты. Эстетика проживания не менее важна, чем функциональность.

 

 

Поэт Ольга Седакова, которая полгода живет в деревне и пишет в ней свои лучшие стихи, говорит, что любой рассвет — по воздействию — сильнее кино. А известный театральный продюсер, теперь худрук МХАТа, Эдуард Бояков купил в деревне под Переславлем крестьянскую избу. Перестроил ее, не нарушив архитектурной сути дома — в бывшем хлеву у него веранда-гостиная, кормушка для скота отмыта добела. В этом селе три старых избы куплены относительно состоятельными интеллигентами, решившимися на создание новой жизни для крестьянского дома. Хотя это гораздо дороже, чем снести деревенский дом и построить на его месте новый. И про Петра Мамонова все знают. Можно сдать квартиру и уехать на Гоа, а можно и в глухую деревню? Но этот возможный десант не упрется в психологическую преграду? Часто городское общество смотрит на деревенских жителей, как… на папуасов.

Ad 3
Advertisements

Дмитрий Рогозин: Деревенские отвечают им взаимностью. Студентки, побывавшие в фольклорных экспедициях в отдаленных селах, хорошо это знают. У нас образовались две социальные совокупности — городские и деревенские люди. Но они разорваны во многом искусственно. В наших городах живут, в общем-то, деревенские люди. И вопрос «Возможен ли ренессанс деревни?» возникает регулярно. Когда нам в конце 70-х и 80-х стало не хватать в городах еды и возникло движение дачников, разве это не был «обратный ход»? В 90-е и в начале нулевых люди с доходом выше среднего, превращали советские дачки в загородные дома — это тоже своего рода «обратный ход». Человек, купив машину и наездившись по заграницам, все равно начинает смотреть в сторону села.Сейчас и в Китае, и в Европе место твоей работы может быть в 200 км от приближенного к сельскому дома, ты — живущий в селе клерк. В Германии довольно высока доля сельского жилья, которое мы бы, наверное, не посчитали сельским из-за его высокого комфорта — солнечные батареи, высокая автономность жизни.

 

 

А «прощание с Матерой», когда тысячи неперспективных деревень исчезли, утонули, как Атлантида?

Дмитрий Рогозин: С «Матерой» мы попрощались в том, старом советском сценарии развития. Но сейчас произошли колоссальные изменения: и дорожная инфраструктура гораздо лучше, и есть автомобили-внедорожники, и мобильная связь. И это «время связи» кардинальным образом все меняет. Жизнь в деревне больше не означает изолированности, в ней нет угроз «оседлости навсегда», отсутствия интересных контактов, ущемленности в гражданских правах вроде беспаспортной жизни в колхозах. Но при этом у нас в стране сильная централизация. Финансовые и людские ресурсы концентрируются в столице, региональных центрах, крупных городах-миллионниках.

 

 

Поэтому у нас часто не любят Москву. Когда-то социолог Владимир Ядов в шутку заметил, что москвофобия — знак целостности России.

Дмитрий Рогозин: Ой, боюсь, что с Москвой как с эротикой: жуткого желания не возникнет, если в твоей любви нет агрессивности, напора, а то и раздражения. Милые бранятся, только тешатся. Да, есть москвофобия, но есть и огромное уважение, почитание Москвы. Куда ни приедешь, «Ну что у вас там, в Москве, расскажите». Но я бы не преувеличивал желание жить в Москве. Люди хотят прожить жизнь, понимая, зачем они живут. А это понятнее всего в крестьянском доме, как месте подлинной жизни — твоей и рода.

 

 

Текст: Елена Яковлева.

 

 

На снимке: худрук МХАТа им. Горького Эдуард Бояков сделал свой дом в далекой деревне современным. Фото: Елена Яковлева

Loading