— Юр, ты им налил? — Светлана Васильевна, царящая в центре стола, сурово взглянула на швейцарца. — Или мы тут несолоно хлебавши сидеть будем?
— Несолона хлибаши? — завороженно повторил Иорг Дусс. И захлопотал. Источник: https://www.kp.ru

 

 

Метнулся, вытащил большую «самогонную» бутыль, в которой аппетитно плескалось что-то сапфирное.
— Сам делал, — благосклонно кивнула нам сотрудница фонда. — Попробуйте. И с этого начинайте мыслить. Выпейте и поймете — что швейцарец здесь делает. И что ему тут надо.
Выпили. Мыслим.

 

Швейцарец бежит с курицей.
— Нож давать?
Светлана Васильевна снова нахмурилась…
— Юра, какой нож? В России живешь. Курица, рыба и женщина у нас берутся только руками!

 

Сотрудницы фонда за столом заулыбались, покраснели.
— Да-а-а?! — переспросил Дусс, с европейской деловитостью оглядев русских женщин. И вопросительно обернувшись к нам…
Мы покорно киваем:
А то как же!
И из чувства русской солидарности руками терзаем курицу.

 

НА ПЕРВОМ ЭТАЖЕ — СЕКОНД ХЕНД

 

— И все-таки зачем вы здесь, Йорг? — начинаю я разговор. Банально начинаю…
Хотя имею в виду вовсе не этот крохотный, пропитанный Серебряным веком городок Таруса, с тремя памятниками, камнем «Здесь хотела быть похоронена Марина Цветаева» и сладостно-тоскливым видом на Оку.

 

 

Когда мы пробирались по тарусским улочкам к странному иностранцу, поселившемуся здесь 15 лет назад, и потратившим на благотворительность почти миллион долларов, я все гадал — каким будет его дом?
И несколько раз радовался — оппа! Швейцарский стиль! Ну конечно, вот он — в завистливом окружении русских халуп стоит сказочный европейский замок. Здесь просто обязан жить тарусский швейцарец Дусс.

 

Но его дом оказался самый обыкновенный… Двухэтажный. На первом этаже склад секонд хэнд, куда таруссцы приносят ненужные вещи для местной бедноты, рядом склад с крупами, сахаром, чаем, печением (раздается 15 тонн в год) — для продуктовых наборов. Деревянный стол на полкомнаты, где расположились сотрудницы его фонда «Тарусская Радуга». В уголке русская жена Иорга успокаивает их шестимесячную дочку — режутся зубки…

 

На стене десятки благодарственных грамот — за отремонтированный швейцарцем детский садик, за помощь ветеранам, спортсменам…

 

А я все думал — ну как так! Получается, в том сказочном швейцарском замке, сидит какой-нибудь русак, Сережа Пупкин, вырвавший с мясом у русской жизни свою сотню миллионов и спрятавшийся от нее за высокий кирпичный забор.
А тут — натуральный швейцарец на выструганной деревенской скамейке с бутылью и курицей…

 

ОБЩИНА И ДЫРЯВЫЕ ШТАНЫ

 

Йорг решил строить общину сельскохозяйственную.
— Как ты сказал — швейцарский стиль? — просторно, от всей русской души засмеялась Светлана Васильевна. — Юр, да покажи им в свой «стиль» — надень свои дырявые штаны и свози их к своим коровам и козам…
— У вас ферма, — рассеянно киваю я.
— Не совсем — качает головой швейцарец, — В обще-то я русскую общину строю.
— Вы?!
Никогда не думал услышать такое от иностранца. Да еще на ломанном русском.
— Но я знаю, что такое русская община, — опять смущается Йорг. — Я много читал — она бывает сельскохозяйственная, казачья, православная. Я склоняюсь к сельскохозяйственной…
— Езжайте-езжайте, посмотрите, — сердито порекомендовала Светлана Васильевна. — Только предупреждаю — душой заболеете. И скажете — ну почему там нормальных русских не осталось. Есть один (тяжело вздыхает) и тот швейцарец…

 

НЕВЕДОМАЯ TARUSA: БАНЯ И ОБЩАГА

 

Забегу вперед. К своему стыду я так и не понял Иорга…
Впрочем, за 18 лет не поняла его и Таруса, уважительно прозвавшая Дусса «сумасшедшим».
Почему?

 

А давайте откровенно, без великорусского самолюбования и кокетства. Сколько бы Йорк не отвечал на вопрос — зачем он оставил благополучный швейцарский дом, 100-процентную карьеру (у Иорга три высших образования, причем последний диплом — какой-то особенный, столярно-инженерный, для Швейцарии очень редкий), плюнул на благополучно-европейскую старость, и поселился в российской провинциальной дыре… Сколько бы он не объяснялся в любви к России, обычный русский усмехнется, пожмет плечами и подумает «мда, чудак-человек».
Кстати и сам Йорг, приехав сюда в далеком 1998 году не подозревал, во что влип.

 

Сначала это было приключение. Поэтому из предложенных командировок в Австралию, Канаду и Россию — юный Дусс выбрал последнее. Купил толстую книгу «Историю государства Российского» («а то приеду и ничего не знаю») и по направлению одного из швейцарских фондов поехал в неведомую Tarusa. Для возрождения местной деревообработки. На 6 месяцев…
Больший срок, видимо, европейцам казался негуманным. Да и эти полгода в Тарусе надо было умудриться прожить.

 

— Меня поселили в общежитие местного училища. Один туалет на 50 человек. Мыться негде, только холодная вода, — с ностальгией ассказывает Иорг. — Один русский мне говорит — иди-ка ты в баню! («Может я же вонял» — улыбается). Так я стал ходить в общественную парную. Привык (пожимает плечами). Хотя, конечно, ужас. И станки у русских устаревшие, ни компьютеров, ни даже нормальных факсов. А в 1998-ом стало совсем плохо — отключили отопление.

 

НЕ ПРОЕДЕШЬ ДАЖЕ НА ТАНКЕ

 

И, казалось бы, сама жизнь русская хлопнула Йорга по плечу, дескать, все, европеец, пора домой.

 

— У вас дверь не закрыта, нужно больше хлопать! — чертыхался швейцарец из-за руля УАЗика. — Ты же русский! (Сокрушительный удар) Во-о! Это ж русская машина, такой нигде в мире нет. Другая к моей деревне, где я строю русскую общину, не проедет. Только эта, может родненькая… Но не весной.
— А как же весной?
— Тут все заливает, не проедешь даже на танке. Оставляю ее у реки, беру рюкзак — 40-50 килограмм и километров пять пешком. Эту у вас в Москве надо за фитнес платить, здесь бесплатно (подмигивает). Знаешь, какая физкультура, когда с таким рюкзаком к бабушкам в деревни пробираюсь, куда даже хлеб не завозят. По 5-6 километров по сугробам тащу им продукты…
— Зачем?.. — позорно вырывается из меня. И чувствую, как горит лицо…
А с другой стороны — ну чудак же.

 

Швейцарец от удивления поймал три колдобины сразу. Притормозил. И вдруг засмеялся.
— Тут дело в интонации, да? Я вас русских иногда не сразу понимаю. Русские же говорят не только словами, иногда вывернут так — что вроде понятно, и все равно ни черта не разберешь. Бывало сидишь за столом — ушами машешь, а они смеются… Но однажды, меня одна вещь задела. Как-то в магазине встречаю бабушку…

 

BABUSHKA

Ad 3
Advertisements

 

Йорг все пытался рассказать, как незаметно привязали его душу к себе эти русские.
Как старушке, считавшей медяки (не хватало на хлеб), он в сердцах скупил за 10 швейцарских франков весь прилавок. Затем пошел в собес, вытребовал адреса неимущих, накупил им продукты (что опять-таки проблема — «в одном магазине только один пакетик чая, в другом — три») и начал ходить по дворам.

 

Так Дусс «официально» обрел в Тарусе звание сумасшедшего.

 

— Начали меня со дворов гонять, — смеется швейцарец. — Ну правильно — ходит какой то иностранец, по-русски говорит плохо…

 

И решил Иорг помогать людям не абы как, а основательно — организовал с помощью швейцарских друзей маленький благотворительный фонд «Радуга», который ежегодно раздает в крохотном тарусском районе продуктов на 1,5 миллиона рублей в год.

 

На естественный в наших краях вопрос — «откуда деньги?» Йорг отвечает просто: «Из Швейцарии». Попробовал было собрать для «Радуги» пожертвования в России, предложив в одном из федеральных радиоэфиров скинуться. Сначала русские откликнулись живо, на присылали ему денег даже с Дальнего Востока и Сибири. Но на следующий год акция умерла.

 

— У нас в Швейцарии 600-летняя традиция — к концу года каждая семья вносит пожертвования. 50-100 долларов. Они получают письма — от Красного креста, фонда слепых, и выбирают — кому прислать деньги, — говорит Дусс. — И у меня есть мечта создать в Москве клуб «Тысячи рублей» — чтоб хотя бы тысяча человек раз в год жертвовала одну тысячу рублей. Русским нужна привычка к благотворительности.

 

«ЛЕНИН РОССИЮ НЕ ПОНИМАЛ…»

 

Теперь у швейцарца для совершенствования России новая идея.
— Сегодня утром нашел одного русского. — говорит. — 26 лет. Представляешь, молодая жена убежала, оставила ему ребенка. Хочет стать фермером. Замечательно! Я ищу таких людей. Вот у тебя есть дом, земля, сарай и ты говоришь — хочу быть фермером, но не хватает денег. Ок. Я покупаю тебе, например, четырех быков, даю корма, а потом забираю двух подрощенных быков осенью, остальное — твое. Мне это, конечно, не выгодно…
Задумывается.

 

Уазик ревет. Дорога к русской общине превращается в обычный для сельской Руси ад.

 

 

— Больно на это смотреть — показывает на пустые поля, — В Швейцарии давно нет свободной земли. А тут кругом бурьян. Я купил брошенную деревню Лаговщину, 32 гектара, где поля в последний раз сеялись в 1983 году. Ты увидишь — на пашне растут вот такие березы (показывает руками размер ствола), приходится рубить, корчевать… И я все думаю — ну, почему?! Старики говорят — до революции эта земля принадлежала дяде Васе, Митрофану. А потом коммунисты развалили Россию, и она стала ничьей. Ленин Россию не понимал, он жил в Швейцарии больше чем здесь. Я бы его в 1917-ом сюда не пускал…

 

— Но тебе это все зачем?! — наконец то выпалил я, показывая на дорогу.
Уазик, громыхающий, неистребимый и упрямый, как все русское, казалось, вот-вот застрянет.
— Ну вот правда, на черта (тут я вставил более душевное слово) тебе это, Йорг?! — пытался я переорать двигатель. То ли от досады. То ли от нашей фирменной безнадеги. Права Светлана Васильевна, заболела-таки душа…

 

КАК СКУЧНО В ЕВРОПЕ!

 

— Дорога? — нахмурился Йорг, — А что дорога… Для швейцарца это ужас, конечно. Но я не обращаю внимание. Я люблю…
Йорг задумывается.
— Да-да-да я черт возьми люблю русскую спонтанность! — тоже вдруг вспылил он. — Русский живет свободно. Не завтра живет, а сейчас! Я приезжаю в Швейцарию и предлагаю друзьям — давайте через полгода соберемся, поговорим. Они вытаскивают ежедневники — не-е-е, не подходит, там у них что-то уже запланировано. Или например, в Европе вы пойдете на день рождения, там произносится один тост — за именины, все. Потом за столом одни говорят о политике, другие о спорте. Скучно! А в России даже присказка есть специальная — «мы что пришли, чтобы кушать что ль!» Объединяют столы, поднимают бокалы, спонтанный праздник!!! Я сейчас вожу бабушкам бесплатные дрова — прихожу, а в избе сидят, празднуют и тащат меня за стол. Меня не ждали — но зовут! В Швейцарии, где все спланировано, выпроводили бы — мол, ты не вовремя.

 

— Мда, Йорг, — смеюсь. — Вы правильно поняли Россию.
— А вы здесь не понимаете, как скучно в Европе! — качает головой швейцарец. — Когда я приезжаю на родину и смотрю на своих швейцарских друзей, то думаю: Господи, как же хорошо, что я уехал! Они не живут, они существуют — у них с 1 января до 31 декабря все запланировано, они в понедельник ждут пятницы, а у меня — свобода, я живу!

 

ОДНА БЕДА — ПЬЯНСТВО

 

— А как же деньги…
— А причем здесь деньги?! Если вы будете сравнивать себя с олигархом — будет депрессия, если помогать инвалидам, старикам и бомжам — то есть за что благодарить Бога! — тебе в отличие от этих несчастных, он дал так много…
И вдруг Иорг нехорошо замолкает.

 

— Ты помнишь, задал очень плохой вопрос — какая у России главная беда? — вдруг ополчился на меня швейцарец. Действительно, Иорг ответил ожидаемо — пьянство. Дескать, у него в далекой Лаговщине работает тракторист, который не пьет только потому, что в лесу выпить нечего, но раз в месяц он выбирается домой, и «когда я высаживаю тракториста в Тарусе, знаю — уже через час он будет в доску».

 

— Но Россия — великая страна с удивительным языком, культурой, театрами — вам, русским надо ей гордиться, — доказывал мне швейцарец. — Я когда приезжаю домой, даже разговаривать со знакомыми не могу. Там такие новости о России по телевизору, что как говорят русские — даже уши завязались бы в трубочку. Новости — кошмар какой-то! Они лезут к вам… Как это… в чужую церковь?
— В чужой монастырь со своим уставом…

 

— Да-да, вы другие. Это ни хорошо ни плохо… Хотя бывает очень плохо. (Смеется) Если китаец приезжает в Германию и видит какой-нибудь продукт, он старается купить станки и сделать то же самое. А русский купит товар и перепродаст у себя дороже. Есть такое в русском менталитете — мало кто хочет что-то делать.

 

 

Владимир ВОРСОБИН.

Loading