Амбарцум не любит говорить о своей болезни. Но обойти эту тему не получится, иначе это будет история не совсем про то.

 

– У родственников был сапожный цех, взяли меня подмастерьем. Два месяца только и продержался там. Не моё это. Меня больше к животным тянуло. Дед мой очень любил животных, он мне эту страсть и передал. Дедушка купил мне двух телят. С них и пошло моё личное подсобное хозяйство. В 16 лет я начал заниматься мясом. Выращивал, скупал скот, резал, мясо продавал.

 

В одну из поездок в Армению он встретил свою любовь. Арпине без колебаний отправилась за мужем на Дон. Родились сын и дочь. Жили, трудились, растили детей.

 

Беда, как  часто бывает, застала врасплох. В 2011 году Амбарцум почувствовал себя плохо. Обследования причину недомогания не прояснили. На семейном совете решили ехать в Европу – лечиться и, скорее всего, остаться там жить. Распродали всё хозяйство, к тому времени отара баранов насчитывала уже 450 голов.

 

Во Франции, куда прибыли изначально, также не обнаружили отклонений в здоровье, а в Бельгии диагноз поставили – опухоль заднечерепной ямки. Предложили удалить, предупредив: жить будет, но, скорее всего, как растение. На такое «лечение» молодые родители согласиться не могли.

 

Жили надеждой на перемены. Дети ходили в школу, прилично освоив голландский язык. Выучила его и Арпине. Обзавелись знакомыми, приятелями. Люди окружали приветливые, а всё равно разница менталитетов давала себя знать. Но главное – всё хуже чувствовал себя Амбарцум.

 

– И в какой-то момент он сказал: «Я еду назад. И всё», – воспоминания Арпине даются трудно.

– То есть возвращался умирать?

– Да. Девчата-подружки провожали меня со словами: «Ты же приедешь назад, когда это случится? Что тебе там делать? Мы вас с детьми ждём». Он тогда со 107 кг дошёл до 72. И уже не ходил, я привезла его на каталке.

 

В Армении определили, что жить молодому человеку осталось не более четырёх месяцев, если не про­оперироваться сегодня-завтра. Вот только гарантии, что переживёт операцию, не давали никакой. Кинулись в Москву. Там доктора отвели два месяца жизни.

 

С тем и вернулись в Усть-Донецкий район, чтобы продать остававшееся здесь жильё. Ростовские друзья познакомили с врачом онкоинститута.

А я бегу за лошадью

 

– Когда мы прилетели сюда, я на второй день с двумя костылями стал ходить. А то на коляске передвигался. И врач сказал: «Никакой операции не будет. Значит, организм бороться начал».

 

Арпине, химик с высшим образованием, чтоб обеспечить семью, день и ночь трудилась маникюршей.

– Сидеть у жены на шее… Ну как-то это недостойно для мужика, – Амбарцум произносит это с такой болью за тот период своей физической немощи. – И тут я услышал про грантовую программу для начинающих фермеров. «Ты ж этим занимался», – подсказали приятели. А поскольку я в онкологии на учёте стою, понятно, что мне бы грант никто не дал. Поэтому оформили КФХ на жену.

 

– Я не была уверена, что у нас всё получится. Боялась просто, – честно признаётся Арпине. – Но, с другой стороны, я сильная женщина, много чего на себя взять могу. И слава Богу, что с того момента всё пошло на поправку. Помогаю, всё решаем вместе. В семье и должны слушать мнение друг друга.

 

Целый год супруги оформляли документы, чтобы в 2015 году получить заветные полтора миллиона на собственное фермерское хояйство. За поголовьем Амбарцум поехал в Воронеж. На грант приобрёл 21 корову, а на собственные сбережения купил там же лошадь. Очень уж хотелось, всегда раньше держал.

 

 

«Не у каждого, кто получил грант на семейную животноводческую ферму, есть то, что смогли приобрести мы, имея лишь поддержку как начинающие фермеры», – говорит А. Алваджян

 

– Когда привезли лошадь, она у меня сбежала. А я тогда ходил ещё с бадиком. И в одно мгновение я вдруг осознаю, что палки нет, а я бегу за лошадью. И вот уже три года как я бросил костыль. Мне врачи все удивляются. Сейчас у нас в хозяйстве уже пять лошадок. Есть племенная дончанка, полукровка и три жеребёнка. Мечтаю, и глава района меня поддерживает в этом, открыть конно-прогулочный центр, чтобы дети могли приходить бесплатно кататься. К нам одного ребёнка уже года два водят с церебральным параличом. И улучшения наметились. До того, как мы познакомились, с них в другом месте за час-полтора конной прогулки брали тысячу рублей. Как можно – у людей такое горе…

– А вы хотите бесплатно, потому что сами перенесли испытания?

– Знаете, когда дома инвалид, чтоб его содержать, расходы должны быть, как на две семьи.

Пожар

 

Некоторое время начинаю­щие фермеры арендовали для своего стада бывшие колхозные свинарники на окраине станицы Нижнекундрюченской. Ни на что не надеясь, подумывали построить собственную базу, для чего купили в Апаринке пять с половиной гектаров земли. Но тут повезло: колхоз выставил на продажу те полуразрушенные строения с участком в шесть с половиной гектаров.

 

К тому времени стадо разрослось уже до 81 головы. Пришлось срочно распродавать животных, оставив только грантовских коров. Торг состоялся в прошлом году 15 августа.

 

Не успели новые собственники насладиться чувством хозяина, как через два дня нагрянула очередная беда. Полыхнул устьдонецкий лес. О тех страшных донских пожарах узнала вся страна. Сутки полыхал в Ростове жилой квартал на Театральном спуске, и в этот же период пять дней и ночей тушили в Усть-Донецком районе ландшафтный пожар.

 

Лес горел в ста метрах от КФХ Арпине Амирханян. Все пять суток Амбарцум находился на боевом посту. Подсказывал пожарным, как можно проехать, где находятся пруды, тушил, спасал животных. Спасал, да не всех уберёг. Чтоб не задохнулось в дыму, выгнал стадо на открытое пространство. Перепуганные животные метались от страха: огонь, дым, жара, ревущие самолёты и вертолёты, сбрасывающие сверху тонны воды.

 

Десять коров недосчитался фермер, когда пожар, наконец, отступил. Искал сам, искала полиция. Ни живых, ни мёртвых животных не нашли. Да и те, что остались, испытав сильнейший стресс, годились теперь только на мясо. Страховщики, несмотря на объявленную ЧС, случай страховым не признали. Вот если бы, де, коровы сгорели или задохнулись в помещении – тогда да. А раз хозяин их выгнал на открытое место – выплаты не полагаются.

 

Амбарцум с благодарностью вспоминает, что и местные чиновники, и специалисты минсельхозпрода с пониманием отнеслись к ситуации, разрешили заменить часть грантовских коров.

Ad 3
Advertisements

– На нашем пути всегда попадались хорошие, добрые  люди. Это много значит. Не было такого, чтоб я просил о помощи – и не откликались. Это выходило, думаю, оттого, что и я стараюсь никого не подводить. Если глава администрации поручился за меня, чтоб я грант получил, то мне надо оправдать доверие. Если я обещал замминистра сельского хозяйства Ольге Анатольевне Мироновой, что буду стараться выкупить колхозные фермы, то я и выполнил свои обещания.

 

Пока этот «комплекс» стоит ещё полуразрушенным. Хотя хозяйская рука уже видна. Двадцать шесть машин мусора пришлось вывезти с территории. Теперь предстоит подремонтировать стены, обновить полы, перекрыть крыши. Амбарцум уже всё распланировал: где будут находиться дойные коровы, где – телята, мясной скот, сенник, цех по переработке молока. Разгуляться есть где. Один сарай площадью 850 м2, другой – 
1 750 м2 плюс пристройки.

Курс — на семейную ферму

 

Собирая документы на получение в 2019 году нового гранта, теперь уже на создание семейной животноводческой фермы, Амбарцум побывал на нескольких готовых комплексах, чтобы почерпнуть полезный опыт. У каждого что-то хорошее подсмотрел: у одного доильная установка понравилась, у другого – поилки, у третьего – размещение животных. Но пока у фермера из «техники» только бричка, а мечтает он купить трактор, кормосмеситель, установку для заготовки силоса в рукавах, сотню высокоудойных коров голштино-фризской породы.

 

И, конечно, нужна земля. Гектаров сто пятьдесят. Если землю не выделят, с большим поголовьем нечего и затеваться. В прошлом году корма были дешёвые, а в этом засуха – сена мало, зерно подорожало. Подумывает  и о кооперативе – не создать, а вступить. Сейчас они молоко сдают. В перспективе планируют перерабатывать, что гораздо выгоднее. Проверено.

 

– Мы пробовали переработку не из-за денег, нам важно было узнать мнение людей, как у нас получится, насколько будет востребовано. Всем очень нравилось. Я больше всего радовалась, что меня хвалили за вкусное молоко, сыр, творог, сметану. Конечно, когда нет условий, очень трудно этим заниматься. Поэтому хотим построить  хороший цех с соответствующим оборудованием и подвалом для выдержки сыров.

 

 Сейчас в КФХ трудятся три наёмных работника. Хозяева отмечают, как им повезло найти таких ответственных, любящих животных людей. Но и они, в свою очередь, заботятся о помощниках. Если с деньгами случается совсем уж туго, как сейчас, когда коровы в запуске и молока не дают, то продают бычков или берут кратковременные кредиты и в первую очередь рассчитываются по зарплате. У людей, говорят, тоже семьи, дети. И ещё: найти хороших работников трудно, а потерять легко. При этом Амбарцум любит повторять:

– Какой бы хороший рабочий не был, но хозяин должен постоянно присутствовать.

 

Поэтому каждый день в полпятого утра он едет в станицу выпустить скот пастись. Возвращается позавтракать — и вновь на ферму. Да не просто так, а с гостинцами. Я даже удивилась, когда коровы и лошади, отталкивая друг друга, кинулись навстречу хозяину. Он доставал что-то из пакета и, каждого животного величая по имени, наделял вкусностями.

 

Кто будет кормить врачей

 

Опухоль перестала расти, но не исчезла совсем. И порой Амбарцум испытывает такие приступы головной боли, сравнения которым не находит. Тогда он отправляется к своей Ласточке. Любимая лошадь каким-то необъяснимым образом умеет улавливать боль хозяина и даже как будто укрощать её. 

 

– А можно ли сказать, что вы вылечили себя сами тем, что очень хотели жить, что поставили перед собой цели?

– Для больного человека самое страшное, когда он сдаётся, – согласился он. – Если сказал себе: я не могу – никто не поможет ему.

 

Когда болезнь главы семьи немного отступила, супруги вспомнили, что не собирались останавливаться на двух детях. Так у Левона и Лии появился братик Марк. Всеобщему любимцу уже полтора года. На него у отца большая надежда, что именно этот малыш продолжит со временем семейное дело. Когда по дороге я расспрашивала о детях, Амбарцум признался, что Левона нарочно не берёт с собой на работу.

 

 

– Боитесь, что привяжется к животным и втянется?

– Да, – бесхитростно ответил мужчина. – Это очень тяжёлый труд. Старший сын заканчивает школу и собирается стать стоматологом. Лия на три года младше, планирует работать с братом медсестрой.

– А маленького, значит, не жалко? – задала я провокационный вопрос.

– Ну должен же кто-то врачей кормить, – резонно заметил отец.

Но я разгадала ход его мыслей: пока Марк подрастёт, ферма станет отлаженным производством. И самую трудную работу родители хотят взять на себя. А этот путь не усеян розами. Хотя…

Белые розы признания, алые розы любви

 

Такую охапку роз, какая стояла на столе в квартире наших героев, я видела только в цветочных лавках, когда она ещё не разделена на штуки.

– Тридцать девять, – перехватила мой взгляд Арпине. – Я решила свой день рождения в Ростове провести. Поехали с детьми, погуляли по городу, на колесе обозрения покатались.

 

Потом сестра предложила: «Давай купим шампанского, в полночь отметим». Я ни о чём не догадывалась, а они знали, что меня ждёт сюрприз. Ровно в двенадцать в дверь раздался звонок. Курьер доставил эти цветы. А на рождение Марка муж преподнёс такой же огромный букет алых роз.

– У вас, наверное, много семейных традиций?

– Не много, но есть, – откликнулся Амбарцум. – Сейчас хотим ввести такую: на дни рождения и Новый год уходить или уезжать всей семьёй из дома. Нечасто у нас получается собираться вместе. Утром уезжаю – дети ещё спят, возвращаюсь – зачас­тую уже спят. Сколько счастья было, когда удалось в этом году вырваться на два дня всем вместе на отдых. У нас если лишняя копейка появляется, мы под подушку её не прячем – вкладываем или в дело, или в семейные радости. Один раз живём. Второго не будет.

Людмила ВОРОБЬЁВА
ст. Нижнекундрюченская,
р. п. Усть-Донецкий, Ростовская обл.

http://www.krestianin.ru

Loading