Хасанби Кармов — потомственный табунщик. На родном Северном Кавказе о его отце Хабиже ходят легенды. Говорят, благодаря ему удалось сохранить племенное стадо чистокровных кабардинских скакунов. Дети Хасанби шутят, что их папа в табуне и родился. Сам он этого не подтверждает и не опровергает. https://news.tut.by
Смеется, отмахивается, мол, «скажете тоже» — но признает, что с лошадьми прошло его детство, отрочество и юность. Им он посвящает свою зрелость, с ними же надеется провести старость. Но не в горах родного Кавказа, а на не менее родной конной ферме, которую семь лет назад открыл в белорусской деревне Пески.
Деревня маленькая, красивая и исчезающая. Нет, люди отсюда не уезжают, отчие дома не бросают. А все равно нет у нее будущего: слишком живописные здесь места, слишком активно городские скупают здесь земли и слишком велика сила притяжения соседей. Когда-нибудь Пески исчезнут с карты, став частью либо одноименного агрогородка, либо Кобрина.
Год за годом в деревне остается все меньше деревенского. Хорошо это или плохо, местный фермер Хасанби Кармов судить не берется. На медленную урбанизацию села он смотрит со спокойствием аксакала, как на что-то, что обязательно произойдет — хочет он этого или нет.
— Все развивается по кругу, — вздыхает Хасанби, поглаживая черного ягненка. — Если раньше все бежали в город, подальше от животных, то теперь наоборот — все потихоньку в деревню возвращаются. Наигрались люди с гаджетами, хотят натурального, живого.
«Арабские лошади энергичные, темпераментные, а белорусские — спокойные, флегматичные, массивные»
Фермер Хасанби Кармов землю в Песках купил, когда это еще не было трендом. Его участок находится на окраине деревни, возле леса. Доминанта хозяйства — белая конюшня, которая стоит в северном конце, возле сосняка. Рядом с ней — загоны для выгула и занятий джигитовкой. Деревянный хозяйский дом стоит возле ворот и отделен от остальной фермы забором. За оградой блеют овцы, козы, гомонят гуси и куры.
Лошади Хасанби с утра до вечера на выгуле. Их на ферме всего шесть, сейчас — пять. Одна кобыла «на выезде» — тренируется в другом конном клубе.
Хасанби о своих питомцах готов рассказывать часами. Спросишь, как звать вон ту красавицу «рыжеватенькую», а он выдает лекцию на полчаса о лошадиной масти, особенностях породы, повадках и характере.
Оказывается, «рыжеватенькая красавица» — это гнедая кобыла кабардинской породы. Звать ее Басма. Ее отца звали Бек, мать — Асана. Бабушку — Багира (она англо-кабардинка), прадедушку — Астемур, а прапрадедушка был жеребец английских кровей по кличке Монконтур. После таких презентаций Басме хочется не яблочко погрызть через забор просунуть, а скипетр с державой передать и реверанс отвесить.
— У нее, смотри, глаза разные, — подводит Хасанби поближе к Басме, — Один темный, другой — голубой. Это гетерохромия, которая редко встречается у лошадей.
Басма, завидев хозяина, вытягивает шею и пытается дотянуться до него мордой. Хасанби гладит ее по переносице, а через минуту отвлекается почесать за ушками Асмана, который тоже подошел к забору. Басме делить внимание хозяина не хочется. Она недовольно машет головой, фыркает и пытается корпусом отодвинуть Асмана подальше от забора.
— Она, видишь, какая вредная, — смеется Хасанби. — Ты зачем братика отгоняешь? Ревнует. Все внимание только ей!
Асман с Басмой спорить не стал, убрал голову и отошел, бросив печальный взгляд в сторону коновязи, у которой стоял соловый мерин Фокс.
— Они с Фоксом дружат, — объясняет фермер. — Только их подведи друг к другу, так начинают играть, кусать друг друга в шутку. Фокс уже старый. Он белорусской породы. Асман — с арабской кровью. Очень разные по характеру. Арабские лошади энергичные, темпераментные, а белорусские — спокойные, флегматичные, массивные.
«Уехал на Кавказ — и сразу какая-то тоска появилась по Беларуси»
Хасанби — белорусский черкес. Родился и вырос в Кабардино-Балкарии, в семье потомственного табунщика. В Беларусь попал еще при Союзе.
— Я в Беларусь два раза попадал, — шутит фермер. — Раньше работал в советско-американском совместном предприятии, которое занималось поставками лошадей в Европу. Время было перестроечное, границу только-только открыли. Часто ездил в командировки и оставался в Бресте. Первое время приходилось квартиру снимать. Потом Союз распался. Я решил не уезжать в Москву и открыл под Брестом свою фирму. Арендовали конюшню. Она у нас не закрывалась. Все, кто занимался конным спортом, ходили к нам, — рассказывает фермер.
Семь лет Хасанби развивал свою конюшню под Брестом, а потом закрыл и решил уехать домой на Кавказ. Пожил там пару лет и вернулся обратно.
— Я уехал на Кавказ — и сразу какая-то тоска появилась по Беларуси, по Бресту. Когда ты уже пожил некоторое время в европейской части, трудно перестроиться. Даже вот белорусы-западники отличаются от восточников. Там ведь по-другому живут. Менталитет другой. Так и мы. Раз попав сюда, нам тяжело вернуться на родину и принять взаимоотношения, которые там складываются. Вот пример простой: в Беларуси ты заходишь в райисполком, говоришь, что тебе надо, — и вопрос решается, а на Кавказе надо такие зигзаги делать через кого-то, — говорит Хасанби, лавируя ладонью в воздухе мимо невидимых преград. — Сложно, в общем. Там — восток, от которого мы здесь уже отвыкли. Не то чтобы там плохо, а здесь хорошо. Нет. Просто по-другому.
В Беларусь Хасанби вернулся к своему давнему другу и земляку, который достраивал под Кобрином страусиную ферму. В начале нулевых они завершили проект, завезли птиц, стали принимать гостей и планировали строить конюшню. К сожалению, через некоторое время друг разбился в аварии. Ферма перешла новым хозяевам. Хасанби еще несколько лет поработал там главным зоотехником, а потом ушел, чтобы открыть свою конюшню.
— Начал узнавать, где есть пустующие здания — и оказалось, что здесь, в Песках-1, тоже продают конюшню.
Хасанби приехал осмотреть угодья и, мягко говоря, не впечатлился. Участок был запущенный, здание дышало на ладан:
— Но походил, потоптался, присмотрелся. Зашел в конюшню, посмотрел, стены еще были целые. Тут река, лес рядом, трасса.
«Я ее дедушку еще жеребцом помню»
Фермерское хозяйство Хасанби открыл в 2013 году. Первых лошадей — Фокса и Сирену — купил на распродаже. Их конфисковали у бывшего хозяина за незаконное перемещение и держали в соседней деревне на карантине. Сирену фермер покупал для себя, а Фокса — для иппотерапии.
— Ко мне обратились мама из Кобрина, которая воспитывает ребенка с особенностями развития. Ей нужно было где-то с сыном заниматься иппотерапией, а ничего поблизости не было. Она дала мне деньги, я купил Фокса. Сначала он был беспокойный, но я его успокоил, обучил. И на нем этот мальчик катался. А потом ребенку сделали операцию, и ему уже нельзя ездить верхом. Но он постоянно приезжает с мамой, гладит Фокса. Даже это помогает. Мама говорит, что после общения с Фоксом сын успокаивается, — объясняет Хасанби.
После Фокса и Сирены фермер купил Асану. Она кабардинских кровей. Корни лошади уходят еще к тому табуну, который пас его отец. Фермер помнит ее родословную минимум до второго колена.
— Я ее дедушку Индикатора еще жеребцом помню. От Асаны у нас родились Аляска, Асман и Басма. Аляска сейчас тренируется на другой конюшне, — говорит Хасанби и наклоняется погладить годовалого ягненка по кличке Бельмондо, который подбежал к ногам.
Бельмондо свою кличку получил из-за бельма на правом глазу. Бельмо с возрастом сошло, а кличка осталась. Мама его отказывалась кормить, отдавая все молоко его брату. Выхаживали отвергнутого ягненка всей семьей. Даже сосед подключился.
— У меня сосед Миша живет в деревянном доме. Он попросил забирать Бельмондо к себе на ночь. Целый день ягненок с матерью бегал, а вечером его забирал сосед. Он ему перед сном давал молока с бутылочки, а потом до утра спали оба: и Миша, и Бельмондо. Утром он его кормил и приносил на конюшню. Так он и рос, — смеется фермер.
«Мы в такое время живем, что все живое позабыто»
Фермерское хозяйство «Кармов» — семейное дело. Старшая дочь Диана уже окончила Витебскую академию по специальности «ветеринар» и теперь помогает отцу по хозяйству. Младший сын Алим еще учится в школе, но и он все свое время отдает лошадям. В будущем планирует также обучиться на ветеринара и вернуться на ферму.
— Я изначально хотел, чтобы это было семейным делом, — говорит Хасанби. — По-другому это не осилишь. Детям сразу сказал: «Я конюшню купил. Сейчас ее отремонтирую, приведу в порядок. Вы, когда подрастете, будете ее дальше развивать». Важно, чтобы эта ферма работала. Не только для нас. Ко мне приезжают покататься молодые люди с маленькими детьми. Им интересно все: на куриц посмотреть, овечек с руки покормить, лошадей погладить. Мы в такое время живем, что все живое позабыто. Животные, которые 20−30 назад были во дворе каждого жителя этой деревни, теперь здесь редкость. Дети не видят вживую ни коз, ни овец, ни коней. Только в телефоне. Им не хватает общения с животными. Я поэтому ферму и открыл, чтобы детей от гаджетов оторвать, в деревню вернуть.
Станислав Коршунов.
