…Иван Захаров, купец Харлюзин и урядник вошли в деревенский трактир. Трактир был почти пуст, так как день был не праздничный. В первой комнате, где помещалась стойка, сидели у столика за бутылкой водки два проезжие мужика, лошади которых стояли против трактира, да облокотясь на стойку полулежал грудью старый причетник в сером нанковом длиннополом сюртуке и о чем-то разговаривал с буфетчиком-целовальником в ситцевой рубахе. Завидя урядника, мужики поднялись с мест. Тот махнул им рукой, чтобы продолжали сидеть, и спросил буфетчика:
— Максим Кирилыч дома?
— На сеновале спит. В город ездил, под самое утро приехал и залег.
— Разбудить. Сказать, что именитые гости пожаловали. А сам ты вот что… Во-первых, рябиновой, во-вторых, закуски для питерского гостя почудеснее, а в третьих, солянку пусть стряпуха соорудит на сковородке. Прошу покорно, Иван Тимофеич, в дворянскую горницу, обратился урядник к Харлюзину.
Дворянская комната была небольшой комнатой о двух окнах, оклеенная яркими обоями и увешанная олеографическими премиями «Нивы» без рамок. На окнах красные кумачевые занавески, в углу комод и на комоде небольшой музыкальный ящик, рядом с комодом ободранная бикса с двумя киями, у окон по столу, покрытому красными ярославскими скатертями — вот и все убранство комнаты.
— Рассаживайтесь, господа! =командовал урядник, указывая на стулья. — Парамон Тихонов! Завести машину! — крикнул он буфетчику.
— А это уж сам Максим Кирилыч сдействует. Ключ от машины у него.
— Послал будить?
— Послал. Только теперь не скоро растолкаешь. Хозяйка тоже рядиться начала. Хочет выйти!
— Ну, вот и чудесно! Иван Тимофеич! Да вы за супружницей своей послали бы… Здесь ведь в дворянской горнице все на деликатный манер. Как подозрительность личности и без поведения — сейчас в зашей.
— Нет, уж пущай дома сидит.
— Отчего же-с? Кстати бы он по своему дамскому существу и с супругой Максима Кирилыча снюхались. Сюда окромя господ помещиков и нашей деревенской полированной команды никто не заглядывает.
— Нет, уж лучше потом, в другой раз.
— Напрасно-с… И им-то бы плезир был. Можно бы дамской вишневки…
Показался хозяин трактира Максим Кирилыч в пиджаке, бархатной полосатой жилетке и при часах на толстой серебряной цепочке через шею. Он протирал глаза, зевал и покачивался на ногах от только что прерванного сна. В волосах его торчали сено и солома.
— На заре ты его не буди, на заре он сладко так спит… — на распев проговорил урядник, при виде входящаго хозяина, и прибавил:- Чего это ты, отец и благодтель, до этих пор сонную музыку разводишь? Людям за обед садиться пора, а он спит.
— Под утро только что вернулся, так хоть кого сморит. В город ездил, шкуры крестьянские на завод продал, — потягиваясь, отвечал хозяин.
— Ну, так вот прочухивайся. Видишь, гостей-то сколько. Вот это наш приезжий купец Иван Тимофеич. Так как они приехавши сюда в деревню погостить, а сами человек полированный, а здсь в деревн все компания сеерая и не с кем им водиться, то и пришли к тебе, к полированному человку, знакомство заключить.
— Оченно приятно. Мы завсегда рады. Сегодня под утро, когда я приехал, работники и то мне сказывали, что у нас на селе питерский гость объявился.
В Питере торговлю производите?
— В Питере. Пятнадцать лет хозяйствую.
— Каким товаром?
— Железо есть, строительный материал, домовые приборы, лес…
— После расспросишь, Максим Кирилыч, — перебил урядник — А теперь ты вот что: что есть в печи — все на стол мечи для дорогого гостя. Да и прежде всего машину заведи.
— Что машина! Питерский гость у себя в Питере и не такую машину слыхал, а наша машина ему только одно умаление.
— Заведи, заведи. Пусть он и нашу деревенскую машину послушает. Я вот сам-то на кларнете балуюсь, в полку выучили, так музыку страсть люблю. Пусть Иван Тимофеич послушают.
— Парамон! — кричал хозяин. — Давай сюда водки трех сортов, да возьми у хозяйки коробку сардинок, икры, балычка кусочек и селедку… Да живо!
Отдав приказ, Максим Кирилыч вынул из жилетного кармана ключ и принялся заводить музыкальный ящик…
