…В первой же комнате их встретил лакей во фраке, белом жилете и галстуке, с салфеткой в руках.
— Здравствуй, Михайло, — сказал ему князь ласково.
Лакей с почтением и удовольствием оскалил зубы.
— Давно ли, ваше сиятельство, изволили пожаловать? — проговорил он.
— Недавно-с, недавно… Это все татары: извольте узнать! И, что замечательно, честнейший народ! — говорил князь Калиновичу, входя в одну из дальних комнат.
Михайло следовал за ним.
— Ну-с, давайте нам поесть чего-нибудь, — продолжал князь, садясь с приемами бывалого человека на диван, — только, пожалуйста, не ваш казенный обед, — прибавил он.
— Слушаю, ваше сиятельство, — отвечал лакей.
— Во-первых, сделайте вы нам, если только есть очень хорошая телятина, котлеты au naturel, и чтоб масла ни капли — боже сохрани! Потом-с, цыплята есть, конечно?
— Самые лучшие, ваше сиятельство: полтора рубля серебром.
— Ну, да… Суп тоже отнюдь не ваш пюре, который у вас прескверно делают; вели приготовить a la tortue, чтоб совсем пикан был — comprenez vous? [черепаховый… понимаешь? (франц.).]
— Oui je comprends [Да, я понимаю (франц.).], — отвечал татарин, осклабляясь.
— Ну, а там что-нибудь из рыбы.
— Форели, ваше сиятельство!
— Хорошо… Вина дай, шампанского: охолодить, конечно, вели — и дай ты нам еще бутылку рейнвейна. Вы, впрочем, может быть, за столом любите больше красное? — обратился князь к Калиновичу.
— Все равно, — отвечал тот.
— Все равно? Вино, впрочем, это очень хорошее.
— В пять или в восемь рублей прикажете? — спросил лакей.
— В восемь, в восемь, мой милый, — отвечал князь.
Лакей ушел.
— Удивительно честный народ! — повторил еще раз князь ему вслед.
Обед был готов через полчаса.
— Нет, нет этого букета!.. — говорил князь, доедая суп. — А котлеты уж, мой милый, никуда негодны, — прибавил он, обращаясь к лакею, — и сухи и дымом воняют. Нет, это варварство, так распоряжаться нашими желудками! Не правда ли? — отнесся он к Калиновичу.
— Да, — отвечал тот, не без досады думая, что все это ему очень нравилось, особенно сравнительно с тем мутным супом и засушенной говядиной, которые им готовила трехрублевая кухарка. То же почувствовал он, выпивая стакан мягкого и душистого рейнвейна, с злобой воображая, что дома, по предписанию врача, для здоровья, ему следовало бы пить такое именно хорошее вино, а между тем он должен был довольствоваться шестигривенной мадерой.
— Вместо пирожного дай нам фруктов. Я думаю, это будет хорошо, — сказал князь, и когда таким образом обед кончился, он, прихлебывая из крошечной рюмочки мараскин, закурил сигару и развалился на диване…
