Там, где, согласно крылатой фразе, вместо дорог — одни направления, сама жизнь приучает людей надеяться не на государство, а только на самого себя. Источник: https://www.spb.kp.ru
На российское бездорожье — то есть места, куда в распутицу не проехать ни одним видом транспорта, приходится по меньшей мере 40% деревень и сел (по оценкам профессора НИУ ВШЭ Юрия Плюснина). Корреспондент «КП» посетила семь таких селений в Костромской области и пришла к выводу: в отличие от других русских деревень эти вымирать не собираются. А живут в них не только одинокие старики, но и очень даже инициативные и предприимчивые люди.
Мое знакомство с жителями изолированных сел начинается в 400 км к северо-востоку от Костромы, в окрестностях города Кологрива.
Все те 40 км, что отделяют Черменино от райцентра, мы движемся по трассе почти в полном одиночестве. Редкие машины — исключительно груженые лесовозы и исключительно по встречной полосе — едут «оттуда».
«Туда» — только мы
«Это хорошо, что еще холодно», — утешительно комментирует мой проводник Олег. Как потеплеет, проехать сюда будет практически невозможно: дорогу то и дело размывает. А что не доделали дожди, довершают лесовозы — тяжелые, по 20 и более тонн тягачи проворачивают остатки ветхого покрытия до состояния фарша.
Внедорожник сворачивает на неприметный съезд с указателем — мы въезжаем в Черменино. Олег тормозит у вытянутого одноэтажного барака на две квартиры.
Откуда не сбежать
Плотник, столяр, мастер резьбы по дереву и знаток деревянного зодчества Александр Большаков родился в подмосковной Истре. Большую часть жизни проработал в Москве, преподавал свое ремесло. Держал мастерскую в самом центре — в двух минутах от метро «Кропоткинская».
Но в 2011-м решил перебраться обратно в деревню. «Так и осел в Черменине», — сквозь густющую седую бороду улыбается он. И о переезде не жалеет — возрождает народное творчество и промыслы. Ложки, обереги, посуду и иную домашнюю утварь, сделанную по раскопанным Большаковым старинным образцам, охотно берут в Москве и других городах. С доставкой проблем тоже нет: заказы покупателям мастер отправляет по почте — она в Черменине еще есть, работает раз в неделю.
Большаков своей жизнью в непролазной дыре на несколько десятков человек вполне доволен. Только при упоминании числа жителей деревни Александр Владимирович поправляет меня — не 85 человек, а только 20.
Остальные 65 — обитатели двухэтажного строения за сеткой. Три года назад сюда перевезли психоневрологическое отделение Кологривского дома престарелых и инвалидов.
— Почему именно сюда? Дык потому что, присмотрись, они без решеток там сидят даже, без охраны. Бежать отсюда некуда.
Не жить, а выжить
Бездорожье в удаленных районах Костромской области царило испокон веков, с небольшим просветом цивилизации, пришедшемся на советские поствоенные годы. Сегодня же истинным хозяином этих мест, как и тысячу лет назад, остается вовсе не человек, а непроходимый черный черемисский лес, протянувшийся на 1200 километров с севера на юг и на 600 — с востока на запад.
В райцентр нет железнодорожных путей, ближайшая станция к нему — Мантурово — в 60 км отсюда. Дороги областного значения, что соединяют местные села с Кологривом, бывают недоступны иной раз целыми неделями, особенно в весеннюю и осеннюю распутицы. До отдаленных селений зачастую не проехать и зимой, если не расчищена дорога.
Ни сам город, ни десятки сел и деревень вокруг него даже не газифицированы.
Поддержкой государства местные жители вообще едва ли могут похвастать, хотя две трети населения здесь — пенсионеры и бюджетники.
То же Черменино от появления дома престарелых должно было получить если не новую жизнь, то хотя бы второе дыхание. Так во всяком случае уверяло начальство.
На деле же никакой поддержки: ни обещанных дополнительных фельдшеров и врачей, ни главного — машин, которые так нужны селу, где живет два десятка пожилых людей, почти отрезанных от цивилизации, — так и не появилось.
Но цивилизация идет: пенсионеров и льготников в районе поголовно переводят на банковские карточки, и им приходится добираться (если погода позволяет) в Кологрив до единственного на весь район банкомата. Хоть смейся, хоть плачь.
И если по теплу основная беда этих мест — как проехать, то в зимние полгода — чем топиться и на что. Тем не менее, пока одни жалуются на отсутствие газа и центрального отопления, другие видят в этом свои преимущества.
— За 7 — 10 тысяч можно приобрести лесовоз на 25 — 27 кубов колотых дров, которыми семья может топиться 10 — 12 месяцев. А если бы газ был, то на отопление ей за то же время уходило бы 30 — 40 тыс. руб, — говорит один из местных жителей.
Впрочем, мнения о том, выгодно ли топить дровами, или лучше, чтобы был газ, у жителей удаленных поселений разнятся.
— В последние пару лет с дровами совсем туго. Заготавливают ведь частники, а им то «Платон» ввели, то бензин повысили, то НДС. Вот и взлетели цены на треть, а в этом году нашим лесорубам аренду земли на 40% задрали, а значит, еще на них подорожает! — негодует один из жителей села Вохма, центра самого северо-восточного района области.
Профессия — опекун
— Основная проблема у нас, кроме дорог и расстояний, — безработица, — со вздохом рассказывает Сергей Зайцев, глава Талицы, села на 300 человек в 53 км от Вохмы.
Работают здесь в основном на лесозаготовках, в социальной сфере или занимаются отходничеством — ездят на работу в райцентр или более крупное село.
Кто-то находит источник дохода в традиционных для этих мест промыслах — охоте, рыбалке, сборе чаги, ягод, грибов. Все держат личное подсобное хозяйство — огороды, реже — скот. Мужчины подрабатывают колкой дров, женщины шьют, ведут свадьбы.
Но встречаются и более оригинальные способы заработка.
Есть в Соловецком (в 20 км от центра Октябрьского района — села Боговарово) две профессиональные приемные семьи для детей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации.
— В одной четверо приемных, в другой пять, — поясняет глава Соловецкого Ирина Лысова. — Все дети из Костромской области. Кого-то из Мантурова берут, кого-то из Костромы. Еще в одной семье в этом селе живут сразу 8 приемных.
Помимо собственно денег на детей, эти родители получают зарплату за их содержание и воспитание.
В изолированных селах жить за счет опеки выгодно и жителям, и самим поселениям, ведь так сохраняются школы. Именно они, по словам местных, являются основным индикатором «живости» села. Так что обилие опекунских семей в целом характерно для этих краев. Точно так же выживает школа в кологривском Илишеве,14 из 18 ее учеников — из приемных семей.
— Когда закрывают больницу — это еще полбеды, — говорят местные.
Ждать по два часа «Скорую» в райцентр и столько же трястись в ней — к такому местные привыкли.
— Но вот когда закрывают школу — то все, считай, умерло село. Все мужики, кто с семьями, детьми, вынуждены уезжать, остаются только старики-пенсионеры, — объясняет тетя Шура.
Счастье в медвежьем углу
Но есть в этих забытых богом селениях и совершенно другой тип людей — тот, для кого неприемлемо кормиться ни с опекунского, ни с пенсионного, ни с какого другого государева рубля.
Подачки им не нужны. Они понимают лишь один тип денег — поднятых собственноручно, своим горбом и трудом, всему вопреки.
Такова и семья потомственных ювелиров, встреченная мною в Вохме.
Три поколения — изначально геологов, затем — мастеров ювелирного дела и художников по металлу, кожевенников и резчиков по дереву, они честно пытались играть по государственным правилам долгие годы. Но в итоге установили собственные.
— Было у нас и официальное юрлицо, организация. Вначале фирма, потом ИП. 17 человек персонала держали, сами искали их, учили, — рассказывает глава семьи, красивая статная блондинка лет сорока пяти по имени Марина.
Три года ушло только на набор и обучение трудового коллектива.
Но государство не оценило вклад переехавших с далекого Урала мастеров.
— Все налоговики, пенсионщики в райцентре смотрели на нас, как на чудаков: зачем, говорят, вы 100% зарплаты-то белой платите? Можно же меньше! — вспоминает Марина.
Теперь работников в мастерской больше не держат — пришлось сократить. Увольняли, впрочем, по всем правилам — не только с уплатой всех полагающихся взносов, но и выплатой золотых парашютов в размере трехмесячного дохода — щедрость немереная по меркам вохомских работодателей даже госсектора.
Нынче единственная ниточка, связывающая фирму с государством, — патент самозанятого. И лицензия на работу с драгметаллами, ее, конечно, никто не отменял.
— В кои-то веки по доходам никому не надо отчитываться, кто там и сколько мне перевел на карту, — объясняет Илья, зять Марины, тоже работающий в семейном деле.
В бытовом же смысле семейная артель и вовсе обособилась от государства, поддерживая жизнь трех своих поколений автономно. Свое жилье семья ювелиров обустроила по принципу классической работной избы: на втором этаже спят и живут, на первом держат станки и работают.
— И слава богу, что у нас здесь такой медвежий угол! Осталось только скважину свою прорубить да солнечные батареи поставить, чтобы вообще никак не зависеть от государства, — подытоживают ювелиры.
***
Не знаю, как насчет всех остальных, но виденные мною эти русские деревни точно не спешат умирать.
Да, не просто глухие, а непролазные и непроездные, да, стареющие и безработные — но они хотят жить.
Другое дело, что жизнь зиждется не на мнимых устроителях от государства, сидящих за сотни километров, а на плечах людей, здесь живущих, — изобретательных, неугомонных.
И пока они стоят — эти удивительные северные сильные люди, будут стоять и кологривские, октябрьские, вохомские села.
Автор: Мария ШЕР.
