…Подали завтрак для Еликаниды — молодой красивой мамки-кормилицы маленького Мурочки Колоярова. Завтрак был подан в детскую комнату на серебряном подносе, застланном камчатной белой, как снег, салфеткой с вензелевым изображением имени Екатерины Васильевны Колояровой.
На подносе стояли серебряная кастрюлечка с манной кашей, прикрытая крышкой, говяжий биток с картофелем-пюре на одной серебряной тарелке и крылышко пулярды с брусничным вареньем на другой. Тут же лежали два ломтика белого хлеба и небольшая груша. Завтрак был составлен по меню, утвержденному домашним врачом Колояровых для завтрака мамки-кормилицы.
В виду того, что сегодня утром Мурочка (Михаил) плакал, что было приписано будто-бы не вполне здоровому молоку мамки Еликаниды, так как предполагалось, что с вечера мамка съела что-нибудь лишнее, за завтраком ее было сделано наблюдение. Смотреть, как и чем мамка питается, пришла сама молодая мать Екатерина Васильевна Колоярова.
Явясь в детскую, Колоярова прежде всего приподняла крышку кастрюлечки и сказала:
— Кажется, для тебя, Еликанида, этой каши будет слишком много.
Красивая мамка улыбнулась и отвечала:
— Что вы, барыня! Да тут самая малость.
— Понимаешь, манной каши тебе прописано не более двадцати грамм на прием. Я убавлю две ложки.
— Что вы, барыня! Я есть до смерти хочу. Что-же тут осталось-то? Хлеба положено — курица больше съест. Котлетка самая махонькая.
— Ну, не рассуждай, бери ложку и кушай, — остановила ее Колоярова, заглянула в записку, которую держала в руке и прибавила: — Да, манной каши не больше двадцати грамм. А пшенной, так даже всего только пятнадцать. Ведь оттого только Мурочка и плакал сегодня, что ты нажралась чего-нибудь вчера.
Мамка жадно ела кашу и сказала:
— Видит Бог, барыня, ничего вчера на ночь не ела, кроме сдобной булки с чаем. Чаю, действительно, две чашки выпила.
— А зачем?! Тебе довольно одной. Это тебя волнует. Чаю нельзя много пить, особливо крепкого. Вот оттого сегодня Мурочка и плакал.
— Просто так плакал. Ребеночек должен плакать. Сделался мокрый — ну, и заплакал. Он всегда так. Вы-то только не слышите. И как ему пеленку сухенькую подложишь — он и замолчит. Нет, ребенок наш не блажной. Что об этом говорить. Ведь вот теперь спит спокойно.
— И все-таки, я тебе не дам больше каши есть. Оставь. Положи ложку. Ешь котлетку.
Барыня вырвала от мамки кастрюлечку и поставила на край стола. Кормилица принялась за мясную котлетку.
— Вот фибрину ты можешь есть больше. Это тебе полезнее, — проговорила барыня.
— Какого фибрину? — удивленно спросила кормилица.
— Мясо, мясо… Главная питательная его часть — фибрин.
— Да я, барыня, мясо люблю, а только вон какой махонький кусочек его подают.
— Это-то маленький? Что ты! Впрочем, я могу велеть дать еще котлетку. Но ведь в дополнение к фибрину ты имеешь крахмалистые вещества, — проговорила барыня, указывая на картофельное пюре, и позвонила.
— А я, барыня, все хотела у вас щец кисленьких попросить… — сказала мамка и улыбнулась.
— Что ты! Ты в уме? Не смей этого и думать! — вскричала барыня. — Доктор тебе строжайше запретил кислые щи. Это развивает газы в желудке. Ты смотри, не наешься у нас людских щей! Вот надо сказать повару и другой прислуге, чтобы они не давали тебе.
Вошел лакей.
— Подайте Еликаниде еще котлетку. Спросите у повара, — отдала приказ барыня. — Но картофелю не надо. А кашу уберите.
— Хлебца-бы, барыня, кусочек черненького… — робко выговорила мамка.
— Хлеб черный ты можешь получать только при молоке. Так доктор назначил.
— А уж как мне его, барыня, со щами хочется!
Кормилица вздохнула, убирая за обе щеки пюре картофеля.
— Бодливой коров Бог рог не дает! — пошутила над ней Колоярова и, смотря в упор, прибавила:- Зачем ты так торопишься есть? Не торопись. Это нехорошо, это вредно. Ты должна по тихоньку, по маленьку… Ну, теперь приостановись и выпей пол-стакана пива. Где у тебя пиво? Ты вчера получила бутылку на два дня.
— Извините, барыня, я вчера ее выпила, — виновато произнесла кормилица и опустила глаза.
Колоярова всплеснула руками.
— Это целую-то бутылку? Боже мой! Ну, оттого-то Мурочка и плакал. Может быть уж он ночью плакал? Не скрывай… Говори откровенно… — строго сказала барыня и сделала серьезное лицо.
— Да нет-же, нет, Катерина Васильевна… Что вы! Он спал спокойно. Три раза грудь кушал и все, все у него в порядке.
— Пиво ты обязана пить только по полустакану после каждой еды, и ни больше, ни меньше. Ну, вот тебе вторая котлетка… ешь… — сказала Колоярова, когда лакей принес вторую котлету.
— Хлебца-бы, барыня… Хоть беленького… — пробормотала Еликанида, красиво улыбаясь.
— Нет, нет! Мучнистых веществ довольно! Павел, принесите ей бутылку пива.
Лакей опять удалился.
— Не бережешь ты Мурочку, не бережешь своим невоздержаніем. Грех тебе… — продолжала Колоярова. — Ну, а уж теперь я тебе бутылку пива не доверю, нет. Налью тебе пол-стакана и уберу ее… Теперь я буду следить за твоим питанием.
— С ветчины это вчера, барыня, с ветчины… Я насчет пива. Поела я в обед ветчины и так пить захотелось, так захотелось…
— Не будем давать тебе ветчины. Заменим ее казеином молока…
— Нет, нет, барыня! Я ее обожаю! — испуганно заговорила кормилица. — А уж за пиво извините. Я чай буду пить, кипяченую воду.
Завтрак кормилицы кончился. Барыня все время сидела перед кормилицей и смотрела, как она ела и пила, и наконец сказала:
— Ну, а теперь покорми ребенка, перепеленай его, уложи, а сама пойдешь гулять с бонной на полчаса. Но прошу не больше получаса ходить. Я замечу часы.
Появилась молодая бонна в меховой шапочке и вела за руку старшую девочку Колояровой Шурочку, одетую в смесь белого кашемира, белого меха, белых перьев марабу и вязаной белой шерсти, что составляло маленькую копну.
— Мы готовы, — проговорила она. — Пусть мамка одевается.
Мамка заискивающе обратилась к Колояровой:
— Барыня, голубушка, мне сегодня что-то не хочется гулять, да и пошить на себя малость надо. Дозвольте дома остаться.
— Нет, нет, ты должно быть с ума сошла! Ты обязана гулять каждый день. Обязана для здоровья Мурочки. Сейчас корми грудью ребенка и одевайся! Живо! — закричала на нее Колоярова.
Мамка повиновалась…
