…Бьет десять часов. Ужина не будет, но закуску приготовили.
Икра, семга, колбаса — купленные; грибы, рыжики — свои, деревенские.
— Милости просим закусить, Федор Платоныч! водочки! — приглашает матушка.
— Не откажусь-с.
Жених подходит к судку с водкой, несколько секунд как бы раздумывает и, наконец, сряду выпивает три рюмки, приговаривая:
— Первая — колом, вторая — соколом, третья — мелкими пташками! Для сварения желудка-с. Будьте здоровы, господа! Барышня! — обращается он к сестрице, — осчастливьте! соорудите бутербродец с икрой вашими прекрасными ручками!
— Что ж, если Федору Платонычу это сделает удовольствие… — разрешает матушка.
Стриженый мгновенно проглатывает тартинку и снова направляется к водке.
— Не будет ли? — предваряет его матушка.
— Виноват. Забылся-с.
Говоря это, он имеет вид человека, который нес кусок в рот, и у него по дороге отняли его.
— Прекрасная икра! превосходная! — поправляется он, — может быть, впрочем, от того она так вкусна, что оне своими ручками резали. А где, сударыня, покупаете?
— Не знаю, в лавке где-нибудь человек купил.
— Почем-с?
— Рублик за фунт. Дорога.
— Дорогонько-с. Я восемь гривен плачу на монетном дворе. Очень хороша икра.
— Сёмужки, Федор Платоныч?
— Не откажусь-с. Да-с, так вы, Василий Порфирыч, изволили говорить, что в газетах комету предвещают?
— Да пишут.
— Это к набору-с. Всегда так бывает: как комета — непременно набор.
Жених косится на водку и наконец не выдерживает… Матушка, впрочем, уже не препятствует ему, и он вновь проглатывает две рюмки.
Все замечают, что он слегка осовел. Беспрерывно вытирает платком глаза и распяливает их пальцами, чтоб лучше видеть. Разговор заминается; матушка спешит сократить «вечерок», тем более что часы уже показывают одиннадцатый в исходе.
— Кто там! — кличет она прислугу, — уберите водку!
Приказание это служит сигналом. Стриженый щелкает шпорами и, сопровождаемый гостеприимными хозяевами, ретируется в переднюю.
— И напредки милости просим, коли не скучно показалось, — любезно прощается матушка.
— Почту за счастье-с.
Жених уехал… Матушка, усталая, обескураженная, грузно опускается на диван.
— Не годится, — отрезывает она…
