Большую часть года я провожу в деревне, в местности, где на несколько населенных пунктов приходится тысячи гектаров леса. Где вообще нет дорог, да и ездить некому и некуда. Источник: https://www.gazeta.ru

 

 

В конце 18-го и в 19 веке наша область была весьма населенной, помещичьи усадьбы стояли плотно, а деревеньки и села образовывали густую сеть человеческого обитания. Вдоль рек косили траву, тропы вели в леса, куда ходили за ягодами-грибами, поля засевали, край был жилой, хоть и бедный. После освобождения крестьян начался первый массовый исход, уже тогда в деревнях оставались старики да женщины с детьми, а мужики уходили в города, где была работа.

 

 

Советские колхозы тут тоже были бедными, рабочих рук не хватало, а уж в 90-е отсюда уехали почти все, а кто не уехал, спились или от старости умерли. Взамен приехали такие, как я — дачники, с удаленной работой, пенсионеры, летние люди. Купили старые, построенные деревенскими жителями дома, завели огороды и цветники.

 

 

Но люди мы городские, жмемся к оставшимся местным, к постоянному жилью, потому что без чужой помощи нам не выжить. У местных, если они на ногах, есть трактор, чтобы вытащить завязшую машину или довезти до места в распутицу, случаются молоко, яйца. За деньги они и забор поставят, и огород распашут, и дрова поколют.

Умирают старики, через год затягивает травой участок, а там и дом разваливается.

И только кусты одичавшей ирги да смородина еще выглядывают из крапивы. А через несколько лет о том, что здесь жили люди, можно понять только по торчащим из зарослей яблоням и старым липам, оставшимся от былого пчельника.

 

 

Но встречаются упорные люди, которые не сдаются. Знаю деревню, скорее хутор, где круглый год живет одна местная семья, муж родился здесь, а жену взял из города. У них свое хозяйство, держат скотину, огород. Дети как выросли, так переехали, а родители упираются. Вокруг несколько старых изб, в трех летом живут москвичи, одна московская семья. Они, кажется, разводят собак, во всяком случае, собак у них с десяток. В этом году даже остались на зиму, говорят, было трудно, но справились.

 

Автомобильных дорог туда нет вообще, пеший путь идет по одноколейке с высокой насыпью. Если что привезти – только в объезд на тракторе, а в эту весну и трактор в грязи застрял, вытащили с трудом. Пешком до цивилизации, где есть магазин, автобус, почта, надо пройти несколько километров лесом к шоссе, а уж оттуда – автобус, попутка, что придется.

 

 

Ad 3
Advertisements

Зимой ходят с корытом – вместо санок. По снегу корытом сподручней дотащить покупки. И никаких удобств, только электричество, даже телефон не везде ловит. Водопровода или канализации нет, но и не надо, обходятся по-старинке. Зато тихо, красиво, уединенно.

Еще дальше от главной дороги, за речкой и лесом, стоит еще одна деревня, когда-то большая и красивая, с каменными домами, нынче заросшими осотом и борщевиком, с церковью, давно разрушенной, с брошенными зданиями школы и магазина. Проехать туда можно только зимой, и то, если повезет, и ваша машина повышенной проходимости. Пешком от шоссе 7-8 километров по тропинке и по подвесному мосту через речку.

 

 

Учительница там работала из города, молодая, рассказывают, что сошла с ума, замкнулась в себе, замолчала. Пришлось отправить в больницу, там долго лечили, обратно не вернулась. Местные качают головами: что вы хотите, место же дикое, делать там нечего, ходить некуда, в три часа зимой темно.

 

 

Тех школьников, что еще оставались, раньше отправляли на всю неделю в интернат в поселок, а на выходные, если погода позволяла, брали домой. Сейчас детей в деревне нет, да и взрослых почти никого, охотники приезжают, да пара семейств возвращается в родные дома на лето. А места удивительные: река, сосновый бор, клюква на болоте, только очень уж все запущенное, борщевики по три метра, трава по пояс, ивняк да ольшаник.

 

Я стараюсь сходить туда ранней весной или сухой осенью, летом трудно, жарко, комары огромные, мошка, трава выше головы. Но однажды приехали друзья, и я повела их показать заповедные боры и старый, подвесной, на железных тросах мост.

 

 

Тропка терялась среди высокой крапивы и полыни, одолевали слепни. Недалеко уже до цели увидели – на обочине женщина бензокосой окашивает обочину. Поздоровались, познакомились. Всю жизнь она, назовем ее Вера, прожила в этой деревне. И через день, вот уже много лет, Вера ходит на работу — девять километров в одну сторону, вот по той самой тропке, которую окашивает. Поблизости работы нет, а жить на что-то надо, до пенсии ей далеко, теперь стало еще дальше. Траву эту клятую Вера косит с мая по август, а она все растет. Никто, кроме Веры, тропой не занимается, так что Вера не только косит, но и сама ремонтирует мостики через речки. Без нее дорожка давно бы заросла и пропала, как многое в том краю.

Мы посочувствовали женщине, еще не старой, на вид от сорока до пятидесяти. Подумали о грядущей, возможно, одинокой старости, о том, каково это – наблюдать, как зарастает и исчезает твоя малая родина. Как кладбище, где лежат отец и мать, бабушки и деды, постепенно затягивает лес. Как горько, должно быть, сознавать, что только твоими руками, собственными слабыми, но постоянными усилиями едва держится место, каждый корешок которого ты помнишь с детства.

 

 

А в этом году весна была ранняя и сухая, и мы, как обычно, в майскую прозрачную пору пошли к бору. Идем тропинкой вдоль бывших колхозных полях, давно заросших подлеском, видим — стоят порыжелые, будто больные сосенки. Приглядываемся и понимаем, что поля горели. Да не слабо — площадь горелого огромная, выжженная земля уже успела покрыться свежей травой, а деревья, где погибли, а где только подпалились. Огонь дошел до леса, но, к счастью, потух в сырой болотине. Леса вокруг старые, много поваленных деревьев, сухого хвороста, и только талая вода от большого снега спасла нас от большого пожара…

 

 

Автор: Алена Солнцева.

 

Loading