К темным нравам запорожских казаков относилось следующее: многие из них любили прихвастнуть своими подвигами, совершенных в походах, любили пустить пыль в глаза перед чужими, щегольнуть своим убранством и оружием. Им присущи были легкомысленность и непостоянство, хотя и называли они себя в письмах и посланиях к царям и королям «верным войском его королевского или царского величества»; недаром о них существует поговорка, что они «гульливы, как волна, непостоянны, как молва». Еще больше, как замечает Г. Боплан, запорожцы отличались своей ленью и беспечностью. Не случайно на их счет сложены вирши:

«Се козак–запорожец, нi об чiм не туже:

Як люлька с й тютюнець, то йому й байдуже,

Вiн те тiьки й знае —

Коли не п’е, так вошi б’е, а все ж не гуляе!»

 

 

Огромным пороком запорожских казаков была также их страсть к алкогольным напиткам: «В пьянстве и бражничестве, — говорит Г. Боплан, — они старались превзойти друг друга, и едва ли найдутся во всей христианской Европе такие беззаботные головы, как казацкие… Нет в мире народа, который мог бы сравниться в пьянстве с казаками: не успеют проспаться и вновь уже напиваются. Однако, понятно, что это бывает только во время отдыха, ибо когда находятся в походе или обдумывают какое–нибудь важное дело, то являются чрезвычайно трезвыми».

 

 

Сами о себе запорожцы говорили по этому поводу: «У нас в Сiчi норов — хто «Отче наш» знае, той вранцi встав, умисться та й чарки шукае». Существует даже вирш:

«Ой, Сiч–мати, ой, Сiч–мати,

А в тiй Сiчi добре жити:

Ой, тiльки спати, спати та лежати,

Та горшочку кружати».

 

 

Вот почему в казацких думах любая корчма называется «княгиней», а в той «княгине много казацкого добра загине, и сама она неошатно ходит и Козаков под случай без свиток водит».

 

 

Настоящий запорожец водку называл горилкою, а чаще всего оковитою, т. е. водою жизни и обращался к ней, как к живому существу. Она настолько вошла в жизнь запорожских казаков, что они без нее не отправлялись даже в столицу Российской империи по войсковым делам первостепенной важности.

Ad 3
Advertisements

 

 

Например, в 1766 году в Петербурге находилось несколько человек запорожцев во главе с кошевым Петром Калнишевским. Они поиздержались, поистратились, собственная водка кончилась, и тогда кошевой через президента Малороссийской коллегии, графа П. А.Румянцева, отправил в Сечь Антона Головатого, чтобы тот привез «для собственного их употребления 50 ведер вина горячего». Вообще пьянство запорожский Кош считал пороком и боролся, хотя и безуспешно, с этим злом.

 

 

Обыденная повседневная жизнь запорожских казаков в Сечи складывалась следующим образом: «Козаки поднимались на ноги с восходом солнца, тот же час умывались холодной ключевой или речной водой, затем молились богу и после молитвы, спустя некоторое время, садились за стол к горячему завтраку.

 

 

Время от завтрака до обеда козаки проводили разно: кто объезжал коня, кто осматривал оружие, кто упражнялся в стрельбе, кто чинил платье, а кто просто лежал на боку, попыхивая из люльки–носогрейки, рассказывал о собственных подвигах на войне, слушал рассказы других и излагал планы новых походов.

 

 

Ровно в 12 часов куренной кухарь ударял в котел, и тогда, по звуку котла, каждый козак спешил в свой курень к обеду… Войдя в курень, козаки находили кушанья (пшенная кашица с примесью кислого ржаного теста, свинина, мамалыга, брынза, рыба и др.) уже налитыми в «ваганки», или небольшие деревянные корыта, и расставленными в ряд по краям сырна (стола с обедом — В. П.)… разные напитки — горилку, мед, пиво, брагу, наливку…

 

 

Время от обеда до ужина проводилось в тех же занятиях. Вечером, по заходе солнца, козаки вновь собирались в курене; здесь они ужинали горячим ужином; после ужина тот же час молились богу и потом ложились спать…; другие собирались в небольшие кучки и по–своему веселились: играли на кобзах, скрипках, ваганах, лирах («реллях»), басах, цимбалах, кожах, свистели на сопилках, свистунках, — одним словом, на чем попало, на том и играли, и тут же танцевали». Третьи просто пели без музыки и пляски; четвертые собирались в углах куреня и при зажженных свечах играли в карты, проигравшего таскали за чуб. Играли также в кости, причем не только на деньги, но и на добычу и пленных татар.

 

 

Во время похода они подчинялись беспрекословно кошевому, или походному, атаману; его власть «была абсолютной и неделимой, как и должно быть у военачальника». После похода атаман снова ничем не отличался от остальных казаков, кроме того, он держал ответ, почему не все замыслы были осуществлены.

 

 

Затем казаки, прибыв в Сечь, в течение нескольких дней устраивали гульбище, сопровождаемое пушечными и ружейными салютами, музыкой, танцами и попойками. Всех, кто бы ни ехал и кто бы ни шел, будь то знакомый или незнакомый человек, гулявшие «лыцари» приглашали в свою компанию и угощали напитками и закусками. В результате подобного гулянья запорожцы пропивали все добытые в походе деньги и добычу, даже попадали в долги.

 

 

Однако они старались продлить свое веселье, ибо «не на те козак п’е що е, а на те, що буде». И здесь мы встречаемся еще с одним характерным для Запорожской Сечи обычаем — если шинкари или мясники слишком уж повышали цены на свои товары против установленной войском нормы, то дозволялось грабить их имущество.

 

 

«Пользуясь этим правом, — пишет Д. Яворницкий, — пропившиеся козаки, собравшись в числе около ста или более человек, бросались на имущество виновных и все, что находили у них — продукты, деньги, водку, платье — брали себе; больше всего, разумеется, набрасывались они на горилку: разбив бочку или высадив в ней дно, казаки или выливали водку прямо на улицу, или забирали ее во что попало и продолжали пить».

 

 

Метко выразился о запорожских казаках бессмертный Гоголь: «Сичь умела только пить да из ружей палить». И это вполне справедливое замечание, прекрасно выражающее нравы запорожского войска…

 

 

Loading