…У самой вагонной двери, в углу, примостились два межевых помощника; оба они лежат. Один рассказывает другому:

— Денег много было; только что с межи вернулся. Приехал в Москву, думаю, ну кончено: водку к черту, шинель сошью — и жениться. А тут нелегкая и подзверни мне Зайцева. Пришел ко мне — давай вместе жить! Это, говорит, нам будет гораздо дешевле стоить. Как расписал-то, скотина, я и поверил. Я, брат, говорит, теперь совсем другой человек стал: водки и ни боже мой!

Хорошо! Наняли квартиру, знаешь, тут нумера на Рождественке, переехали.

Только переехали, а уж Зайцев успел повестить всем нашим, чтобы, значит, с новосельем шли поздравлять. Их черт и принеси. Пришли: гляжу, Зайцев из-под кровати четверть тащит. Что ж, говорит, посылай за закуской! Делать нечего, послал за колбасой; наши пристают: что ж за колбасой, посылай за монахом!  (Монах — штоф. (Прим. В. А. Слепцова).  

Принесли монаха, и к вечеру, я тебе скажу, так нахлестались — страсть! Часов, должно быть, в одиннадцать Чубаров взбунтовал всех в «Италию». Поехали; там еще четыре графина усидели, девок поколотили!.. Из «Италии» вышли в два часа ночи… Куда ж к черту? Везде заперто. В Котиков!

В Котиковом торбаниста наняли петухом петь и жеваную бумагу есть за три целковых. Надоело; оттуда в «Горячий». Не пускают. Мы двери бить; за полицией послали. Мы двух будочников избили, дали им полтора целковых и в Епонешников.

Из Епонешникова уж в восемь часов утра привез нас домой мещанин какой-то, черт его знает. Я уж и не помню, что за мещанин и откуда он взялся. Помню только, что он к нам еще в «Италии» пристал и что Зайцев ему водку за пазуху наливал и рожу всю сальной свечкой, как черту, вымазал.

На другой день проснулись уж к вечеру, и прямо-таки в «Крым». Там и ночевали. На третий день, только успели глаза протереть — опохмеляться, и так-то опять настегались, только держись. И дернуло же нас куда? В «Восточный Байкал».  Там до изумительного безобразия дошли; уж и водки нам не стали давать. Антушев хозяина избил, в комнату к нему забрался… Вот потеха была!

Ad 3
Advertisements

И пили мы таким манером, я тебе скажу, девять дней и девять ночей. Все до копейки пропили. Два дня смерть голова болела; на третий день Зайцев сходил к своей Дуньке, взял у ней подушку, заложил и водки принес. Опять пить. Только пропили эти деньги, опять наши пришли; кричат: «ура»!

Часы чьи-то заложили, пятнадцать целковых денег принесли. Ну, тут мы еще три дня безобразничали. На третий день очнулся я за Бутырской заставой. Как я туда попал, и понять, не могу; только и помню, что бегу я по полю в одних носках да в рубашке, а куда бегу, и черт его знает. Слышу, кричат сзади: держи, держи, а я-то накаливаю — страсть! Добежал до заставы, нанимаю извозчика, не везет; я его в зубы — повез. Приехал домой; на другой день горячка. Шесть недель пролежал: видишь, волосы все вылезли.

— Ну, а как же теперь, жениться-то? — спросил его другой,

— Куда к черту! Нет, должно быть, не судьба. А какая было подвертывалась — прелесть! Кругленькая, пухленькая… мм! а тут что у ней? мм! И дом есть, отец чиновник…

— Ну, а шинель?

— Поди ты к черту! Смущаешь только. Какая тут, у дьявола, шинель? Жрать нечего…

Loading