…Несмотря на раннюю пору, перед крылечком кабака уже толкалось немало народа, и товарищам дяди Сысоя надо было выждать, прежде нежели войти под гостеприимный кров.
На пороге кабака находился сам хозяин; это был дюжий, жирный мужчина с черною, как смоль, бородою и волосами, одетый в красную рубаху с синими ластовицами и в широкие плисовые шаровары. Он беспрерывно заговаривал с тем или другим, а иногда просто, подмигнув кому-нибудь в толпе, покрикивал: «Эй, парень! А что ж хлебнуть-то? Ась?.. Э-ге-ге, брат! Да ты, как я вижу, алтынник!»
Григорий, дядя Сысой и другие вошли наконец в кабак и, не снимая шапок, как это принято в таких местах, уселись рядышком в углу на лавке. Внутренность избы не представляла ничего особенно нового и замечательного. В одном углу — бочка с прицепленным к краю ковшом, в другом — конторка, устроенная из досок, положенных на козла; на ней штофы, полуштофы, косушки и стаканы, расположенные шеренгами с необыкновенною симметриею, как-то странно бросающеюся в глаза посреди окружающего хлама и беспорядка.
У самых дверей на лавке пыхтел и шипел неуклюжий самовар; подле него подымалась целая груда калачей и баранок; далее тянулся косвенный, наподобие бюро, прилавок, покрытый чашками, мисками и блюдами с разною потребою для крестьянского брюха.
На безлюдье нельзя было жаловаться; мало того, что изба была полным-полнешенька, в дверях беспрестанно появлялись новые лица, так что сам Кирила едва поспевал управляться.
— Маюкончику на гривенничек — трое пьют! — кричал мельник, вводя двух мужиков, купивших у него муки.
— Эй, дядя Кирила, давай перемену!
— Аль рыбу-то поснедали? Что больно скоро?
— Малый, косушку!
— Эй, целовальник, а целовальник! или Максим, что ли, как те звать! — полуштоф на одного — вот и деньги…
Но Кириле не в диковинку были такие хлопоты; он не упускал даже случая перекинуться словом то с тем, то с другим из гостей своих.
— Эй, Ванюха! Что рыло-то не мочишь?.. Полно тебе глазеть по сторонам-то; спроси — дадут… чего прикорнул?
— Да что, брат, денег нету.
— Ой ли? Аль все пропил?
— Пропил не пропил, а был грех!..
— Давно ли? Вот то-то оно и вышло: мужик простоволос год не пьет, два не пьет, а как бес прорвет, так и все пропьет!
— Эй, Трифон, опохмелиться, чай, надо — чего зеваешь? Коли алтын не хватает, так муки, чай, привез?
— И то привез.
— Ну, давай ее сюда! Что будешь делать? Надо уважить кума… тащи!
— Да ты сколько даешь?
— Вестимо, ни твоей, ни своей души обижать не стану.
— А сколько?
— Ты пуд, а я косушку.
— Э! Косушку! Что, больно тороват?
— Ну, не одну, так две.
— Давай!..
