…В окнах первого этажа большого каменного дома видна зажженная елка. Шторы подняты. Ярко горят свечи, тусклый матовый свет испускают из себя цветные фонарики, блестят позолоченные орехи. Нагнулись елочные ветки под тяжестью конфект, фруктов, пряников, бонбоньерок. Под елкой расставлены игрушки. Тут и куклы, и шлем, и барабан, и медведь, стоящий на задних лапах. Вокруг елки дети: маленький гимназист, девочка в локонах, мальчик в матросском костюме. Видна и дебелая разряженная мамка с грудным ребенком, бессмысленно засовывающим в рот костяную погремушку. Офицер и дама раздают детям сласти и игрушки.

 

На улице тоже дети. Они приютились на приступочке парадного подъезда и заглядывают в окна, смотря на горящую елку. Некоторые стоят внизу на тротуаре. Один забрался на цоколь, держится за подоконник и так и прилип к стеклу. Тут и мальчик в отцовской шапке и женской ситцевой кацавейке, девочка с корзинкой в руках, окутанная в серый грязный платок, мастеровой ученик в неимоверно огромных валенках, маленькая девочка с парой соленых огурцов в горшочке, очевидно посланная в лавку, и подросточек из мясной лавки в тулупе и грязном переднике. Перед окнами останавливаются и взрослые. У детей идут толки.

 

– Экие какие эти господские ребятишки! Стоят и смотрят, словно пристукнутые! – восклицает мастеровой мальчик, выбивая ногами от холоду дробь на тротуаре. – Смотри, смотри, какой ему громадный пряник дали! С голову. Вот дурак-то! И чего он его держит в руках и не ест? Я бы сейчас съел.

– Такой большой, пожалуй, сразу и не одолеешь, – возражает другой мальчик. – Вот яблок я бы сейчас пяток уплел, а это царь-пряник, его одному не съесть.

– Мне не съесть? Да знаешь ты, мне в именины дядя подарил пятиалтынный, я сейчас побежал в лавочку, купил себе два пеклеванника с патокой и в один миг съел.

– Эка мудрость! – лепечет девочка с корзинкой. – У нас раз тетку мою барин лошадью задавил и десять рублей ей дал, так я пятнадцать сухарей с кофием сгрызла.

– А я раз один на Митрофаньевском кладбище шесть реп съел да бутылку кислых щей… Я и мороженого на целый гривенник могу и сразу… Конфеты раздавать начали… – замечает мальчик. – Девочка-то… вот дрянь! Взяла да еще нюхает. Чего тут нюхать?..

– А ведь, поди, паточные конфеты-то! – восторженно облизывается девочка с солеными огурцами. – Мне на Масленой наш лавочник подарил… У меня и теперь картинка на шкапу прилеплена. Непременно паточные!

– Паточные! – серьезно откликается паренек из лавки. – Нешто господа паточные конфеты едят? Им на меду делают.

– Мели, Емеля, твоя неделя! – вмешивается в разговор взрослая чуйка. – Господа меду-то и не нюхают. Разве в Великий пост с чаем. У них ананасный ликер и рафинад «Молво», а то и постный сахар от братьев Лапиных.

– Ан врешь! Я сама видела, как у нас на дворе генеральша из третьего этажа к себе разносчика с сотовым медом зазывала! Да… Стояла потом у окошка и ложкой хлебала.

– А вот дать тебе по затылку на чай или вихры нащипать, так и похлебаешь! Дура бессережная!

 

Чуйка замахивается.

– Что ты, дяденька! За что ты дерешься! – слезливо взвизгивает девочка.

– За что? За волосы. Не перечь старшим.

– Ну, надумался мальчик-то! Есть начал… Эх, и есть-то не умеет, сосет только. Дали бы мне, так я ему показал, – продолжается разговор.

– Видишь, у него руки заняты. Целый ворох гостинцев держит. Куда бы ему их деть?

Ad 3
Advertisements

– А взял, положил вон в тот бубен – вот тебе и лукошко. Из него и ешь сколько хочешь. Какие это барчонки недогадливые!

– Видишь, у него глаза разбежались. Ведь это на всякого действует.

– Подпустили бы меня, так я бы им показал, – храбрится отцовская шапка.

– А что бы ты сделал?

– Пол-елки бы съел.

– Ну, и высекли бы. У господ ведь тоже строгость есть.

– Господ не секут, господ на колени только ставят.

– Важное дело, на колени! Ну, и встал бы на колени, а все-таки наелся… И от бы сейчас взял эту куклу, что на барабане играет, выворотил бы у нее нутро и посмотрел, что в середине есть. А господа идолом стоят.

– И какая у вас, у мальчиков, изводка – ломать все… У меня простая кукла, у нее теперь тараканы все лицо съели, да я и ее берегу, – отзывается девочка и становится на тумбу, чтобы лучше заглянуть в окно, но сейчас же сталкивается с нее ловким подзатыльником.

 

К ней подкралась мать.

– Ах ты, мерзкая девчонка! – кричит она, подбоченившись. – Посмотрите, добрые люди! Я ее послала с корзинкой на Семихатов двор щепки сбирать, а она на улице топчется. Мать без кофию сидит, а она свои буркулы поганые в окна пялит! Нешто это модель! Ах ты, висельница эдакая! Иди, миленькая, домой, иди! Я с тобой дома поговорю на досуге!

 

Девочка плачет и идет, понуря голову.

На крик женщины из подъезда выскакивает швейцар и разгоняет остальных ребятишек. Взрослая чуйка ни с того ни с сего ловит какого-то мальчишку за вихор и дает ему затрещину…

 

 

 

Loading