В отеле m-me Мерова сидела в качестве хозяйки в маленькой гостиной взятого отделения, а Янсутский в полной мундирной форме ртом и мехами раздувал уголья в находящемся тут камине, чтобы скорее они разгорелись и дали из себя приятную теплоту.
Явился граф Хвостиков в черном фраке и белом галстуке.
— Боже мой, сколько лет не видались! — воскликнул было он, растопыривая перед Бегушевым руки и как бы желая заключить его в свои объятья.
Но тот, однако, не пошевелился с своего места и проговорил только:
— Здравствуйте!
— Каждый день я к вам сбирался, каждый день! — продолжал Хвостиков.
Бегушев и на это промолчал.
Граф, поняв, что ему тут ничего не вытанцевать, расшаркался перед дамами.
— Je vous salue mesdames [Приветствую вас, сударыни (франц.).], — и, сейчас же усевшись на кресле, рядом с Домной Осиповной, начал отдуваться. По решительному отсутствию денег, граф издалека пришел пешком.
— Вы устали? — спросила его Домна Осиповна.
— Сидя около вас, я не могу сказать, что я у стали; скорей, я у золота, — отвечал он.
Домна Осиповна поняла его остроту и искренне засмеялась.
Бегушев при этом нахмурился.
Граф между тем устремил свой взгляд вдаль.
— Однако я так проголодался, что попрошу у тебя позволения выпить рюмку водки и съесть что-нибудь, — проговорил он Янсутскому и, встав, прямо отправился в залу к разнообразнейшей закуске, приготовленной там на особом довольно большом столе.
Янсутский принялся внимательно следить за ним.
Граф съел икры, семги, рыбок разных, омаров маринованных, так что Янсутский не выдержал и, подойдя к нему, тихо, но со злостью сказал:
— Пожалуйста, не портите все тарелки, а с которых возьмете, — велите, по крайней мере, переменить их на свежие!
Графа смутило несколько такое замечание.
— Je comprends, mon cher! [Я понимаю, дорогой мой! (франц.).] — отвечал он тоже негромко и вместе с тем продолжая есть, а потом, накушавшись, строго приказал лакею пять разоренных тарелок переменить на новые; накануне Хвостикову удалось только в целый день три раза пить кофе: ни на обед, ни на ужин он не попал ни к одному из своих знакомых!
В это время подошел лакей и доложил, что стерляжья уха разлита и подана.
За обедом уселись следующим образом: m-me Мерова на месте хозяйки, по правую руку ее Тюменев, а по левую Бегушев. Домна Осиповна села рядом с Хмуриным, а граф Хвостиков с Офонькиным.
Сам Янсутский почти не садился и был в отчаянии, когда действительно уха оказалась несколько остывшею. Он каждого из гостей своих, глядя ему в рот, спрашивал:
— Холодна?.. Холодна?
— Напротив, уха как следует подана, — успокоил его, наконец, Тюменев.
— Вина теперь, господа, не угодно ли? — воскликнул вслед за тем Янсутский, показывая на бутылки с золотыми ярлыками. — Это мадера мальвуази. Для ухи ничего не может быть лучше… правда? — спросил он всех.
Все согласились, что правда.
— Вино-с это историю имеет!.. — произнес Янсутский, обращаясь более к Тюменеву. — Оно еще существовало, когда англичане брали Гибралтар. Как вы находите его? — заключил он, относясь уже к Бегушеву.
— Мадера недурна, — отвечал тот совершенно равнодушно.
— Очень хороша! — отозвался с своей стороны Офонькин.
— Она цельная и к цели прямо ведущая, — сострил граф Хвостиков.
— Отчего ж вы не угощаете вашего кавалера? — спросил Янсутский, подходя к Домне Осиповне и указывая ей на Хмурина.
— Ах, позвольте, я вам налью, — проговорила та, поспешно беря со стола бутылку и наливая из нее огромную рюмку для Хмурина.
Тот поблагодарил ее улыбкою.
За ухой следовала говядина. Янсутский и тут начал приставать к своим гостям:
— Хороша? Хороша?
— Да, хороша!.. Полно юлить тебе! — сказал ему, наконец, Хмурин.
— Нельзя, братец, в рассейских отелях того и гляди, что подадут страшную мерзость, — возразил Янсутский.
— Никогда не подадут, если деньги заплатишь хорошие, — заметил Хмурин и снова принужден был поклониться Домне Осиповне, потому что она опять подлила ему вина, которое Хмурин выпив пришел в заметно приятное настроение духа.
Вскоре подали блюдо, наглухо закрытое салфеткой.
Янсутский сейчас же при этом встал с своего места.
— Это трюфели a la serviette [в салфетке (франц.).], — сказал он, подходя к Бегушеву, с которого лакей начал обносить блюдо.
Бегушев на это кивнул головой.
— Благодарю вас, я трюфели ем только как приправу, — проговорил он.
— Но в этом виде они в тысячу раз сильнее действуют… Понимаете?.. — воскликнул Янсутский.
Бегушев и на это отрицательно покачал головой.
Янсутский наклонился и шепнул ему на ухо:
— Насчет любви они очень помогают!.. Пожалуйста, возьмите!
— Нет-с, я решительно не могу их в этом виде есть! — сказал Бегушев.
Янсутский, делать нечего, перешел к Тюменеву.
— Надеюсь, ваше превосходительство, что вы по крайней мере скушаете, — проговорил он. — Насчет любви они помогают! — присовокупил он и тому на ухо.
— Будто? — произнес Тюменев.
— Отлично помогают! — повторил Янсутский.
Тюменев взял две-три штучки.
— Et vous, madame? [А вы, сударыня? (франц.).] — обратился он к Меровой.
— Елизавете Николаевне мы сейчас положим, — подхватил Янсутский и положил ей несколько трюфелей на тарелку.
— Но я не хочу столько, куда же мне?.. — воскликнула та.
— Извольте все скушать! — почти приказал ей Янсутский.
— Трюфели, говорит господин Янсутский, возбуждают желание любви, — сказал m-me Меровой Тюменев, устремляя на нее масленый взгляд.
— Каким же это образом? — спросила она равнодушно.
— То есть — вероятно действуют на нашу кровь, на наше воображение, — старался ей растолковать Тюменев.
— А, вот что! — произнесла Мерова.
— Что ж вы так мало скушали?.. Стало быть, вы не желаете исполниться желанием любви? — приставал к ней Тюменев.
— Нисколько! — отвечала Мерова.
— Почему же?.. Может быть потому, что сердце ваше и без того полно этой любовью?
— Может быть! — проговорила Мерова.
— Трюфели-c! Трюфели! — говорил в это время Янсутский, идя за лакеем, подававшим это блюдо Хмурину.
— Отворачивайте, батюшка! Идите с богом!.. Стану я эти поганки есть!.. — отозвался гость.
Янсутский обратился к Офонькину.
— Voulez vous? [Хотите? (франц.).] — сказал он.
— Oui [Да (франц.).], — отвечал тот тоже по-французски.
— А вам, конечно, все остальное? — спросил Янсутский графа Хвостикова.
— Но не отсталое, заметь!.. — сострил, по обыкновению, граф Хвостиков.
Лакей поставил перед ним все блюдо. Граф принялся с жадностью есть. Он, собственно, и научил заказать это блюдо Янсутского, который сколько ни презирал Хвостикова, но в гастрономический его вкус и сведения верил.
Янсутский затем принялся неотступно угощать своих гостей ликерами и вином. Сам он, по случаю хлопот своих и беспокойства, ничего почти не ел, но только пил, и поэтому заметно охмелел…