В отеле m-me Мерова сидела в качестве хозяйки в маленькой гостиной взятого отделения, а Янсутский в полной мундирной форме ртом и мехами раздувал уголья в находящемся тут камине, чтобы скорее они разгорелись и дали из себя приятную теплоту.

 

 

Явился граф Хвостиков в черном фраке и белом галстуке.

— Боже мой, сколько лет не видались! — воскликнул было он, растопыривая перед Бегушевым руки и как бы желая заключить его в свои объятья.

Но тот, однако, не пошевелился с своего места и проговорил только:

— Здравствуйте!

— Каждый день я к вам сбирался, каждый день! — продолжал Хвостиков.

Бегушев и на это промолчал.

 

 

Граф, поняв, что ему тут ничего не вытанцевать, расшаркался перед дамами.

— Je vous salue mesdames [Приветствую вас, сударыни (франц.).], — и, сейчас же усевшись на кресле, рядом с Домной Осиповной, начал отдуваться. По решительному отсутствию денег, граф издалека пришел пешком.

— Вы устали? — спросила его Домна Осиповна.

— Сидя около вас, я не могу сказать, что я у стали; скорей, я у золота, — отвечал он.

Домна Осиповна поняла его остроту и искренне засмеялась.

Бегушев при этом нахмурился.

 

 

Граф между тем устремил свой взгляд вдаль.

— Однако я так проголодался, что попрошу у тебя позволения выпить рюмку водки и съесть что-нибудь, — проговорил он Янсутскому и, встав, прямо отправился в залу к разнообразнейшей закуске, приготовленной там на особом довольно большом столе.

 

 

Янсутский принялся внимательно следить за ним.

Граф съел икры, семги, рыбок разных, омаров маринованных, так что Янсутский не выдержал и, подойдя к нему, тихо, но со злостью сказал:

— Пожалуйста, не портите все тарелки, а с которых возьмете, — велите, по крайней мере, переменить их на свежие!

Графа смутило несколько такое замечание.

— Je comprends, mon cher! [Я понимаю, дорогой мой! (франц.).] — отвечал он тоже негромко и вместе с тем продолжая есть, а потом, накушавшись, строго приказал лакею пять разоренных тарелок переменить на новые; накануне Хвостикову удалось только в целый день три раза пить кофе: ни на обед, ни на ужин он не попал ни к одному из своих знакомых!

 

 

В это время подошел лакей и доложил, что стерляжья уха разлита и подана.

За обедом уселись следующим образом: m-me Мерова на месте хозяйки, по правую руку ее Тюменев, а по левую Бегушев. Домна Осиповна села рядом с Хмуриным, а граф Хвостиков с Офонькиным.

 

 

Сам Янсутский почти не садился и был в отчаянии, когда действительно уха оказалась несколько остывшею. Он каждого из гостей своих, глядя ему в рот, спрашивал:

— Холодна?.. Холодна?

— Напротив, уха как следует подана, — успокоил его, наконец, Тюменев.

 

 

— Вина теперь, господа, не угодно ли? — воскликнул вслед за тем Янсутский, показывая на бутылки с золотыми ярлыками. — Это мадера мальвуази. Для ухи ничего не может быть лучше… правда? — спросил он всех.

Все согласились, что правда.

— Вино-с это историю имеет!.. — произнес Янсутский, обращаясь более к Тюменеву. — Оно еще существовало, когда англичане брали Гибралтар. Как вы находите его? — заключил он, относясь уже к Бегушеву.

— Мадера недурна, — отвечал тот совершенно равнодушно.

— Очень хороша! — отозвался с своей стороны Офонькин.

— Она цельная и к цели прямо ведущая, — сострил граф Хвостиков.

— Отчего ж вы не угощаете вашего кавалера? — спросил Янсутский, подходя к Домне Осиповне и указывая ей на Хмурина.

— Ах, позвольте, я вам налью, — проговорила та, поспешно беря со стола бутылку и наливая из нее огромную рюмку для Хмурина.

Тот поблагодарил ее улыбкою.

 

 

За ухой следовала говядина. Янсутский и тут начал приставать к своим гостям:

— Хороша? Хороша?

— Да, хороша!.. Полно юлить тебе! — сказал ему, наконец, Хмурин.

— Нельзя, братец, в рассейских отелях того и гляди, что подадут страшную мерзость, — возразил Янсутский.

Ad 3
Advertisements

— Никогда не подадут, если деньги заплатишь хорошие, — заметил Хмурин и снова принужден был поклониться Домне Осиповне, потому что она опять подлила ему вина, которое Хмурин выпив пришел в заметно приятное настроение духа.

 

 

Вскоре подали блюдо, наглухо закрытое салфеткой.

Янсутский сейчас же при этом встал с своего места.

— Это трюфели a la serviette [в салфетке (франц.).], — сказал он, подходя к Бегушеву, с которого лакей начал обносить блюдо.

Бегушев на это кивнул головой.

— Благодарю вас, я трюфели ем только как приправу, — проговорил он.

— Но в этом виде они в тысячу раз сильнее действуют… Понимаете?.. — воскликнул Янсутский.

Бегушев и на это отрицательно покачал головой.

Янсутский наклонился и шепнул ему на ухо:

— Насчет любви они очень помогают!.. Пожалуйста, возьмите!

— Нет-с, я решительно не могу их в этом виде есть! — сказал Бегушев.

 

 

Янсутский, делать нечего, перешел к Тюменеву.

— Надеюсь, ваше превосходительство, что вы по крайней мере скушаете, — проговорил он. — Насчет любви они помогают! — присовокупил он и тому на ухо.

— Будто? — произнес Тюменев.

— Отлично помогают! — повторил Янсутский.

Тюменев взял две-три штучки.

 

 

— Et vous, madame? [А вы, сударыня? (франц.).] — обратился он к Меровой.

— Елизавете Николаевне мы сейчас положим, — подхватил Янсутский и положил ей несколько трюфелей на тарелку.

— Но я не хочу столько, куда же мне?.. — воскликнула та.

— Извольте все скушать! — почти приказал ей Янсутский.

— Трюфели, говорит господин Янсутский, возбуждают желание любви, — сказал m-me Меровой Тюменев, устремляя на нее масленый взгляд.

— Каким же это образом? — спросила она равнодушно.

— То есть — вероятно действуют на нашу кровь, на наше воображение, — старался ей растолковать Тюменев.

— А, вот что! — произнесла Мерова.

— Что ж вы так мало скушали?.. Стало быть, вы не желаете исполниться желанием любви? — приставал к ней Тюменев.

— Нисколько! — отвечала Мерова.

— Почему же?.. Может быть потому, что сердце ваше и без того полно этой любовью?

— Может быть! — проговорила Мерова.

 

 

— Трюфели-c! Трюфели! — говорил в это время Янсутский, идя за лакеем, подававшим это блюдо Хмурину.

— Отворачивайте, батюшка! Идите с богом!.. Стану я эти поганки есть!.. — отозвался гость.

 

 

Янсутский обратился к Офонькину.

— Voulez vous? [Хотите? (франц.).] — сказал он.

— Oui [Да (франц.).], — отвечал тот тоже по-французски.

— А вам, конечно, все остальное? — спросил Янсутский графа Хвостикова.

— Но не отсталое, заметь!.. — сострил, по обыкновению, граф Хвостиков.

 

 

Лакей поставил перед ним все блюдо. Граф принялся с жадностью есть. Он, собственно, и научил заказать это блюдо Янсутского, который сколько ни презирал Хвостикова, но в гастрономический его вкус и сведения верил.

 

 

Янсутский затем принялся неотступно угощать своих гостей ликерами и вином. Сам он, по случаю хлопот своих и беспокойства, ничего почти не ел, но только пил, и поэтому заметно охмелел…

Loading