…Толпа около ночлежного приюта все увеличивалась. У входа ночлежники стали становиться в хвост. Слышались ссоры из-за мест, спорили, кто раньше пришел, кому стоять ближе ко входу в приют.
Какого-то подростка отколотили. Он заревел и продолжал плакать. Появился городовой, увидал какого-то пьяного и отправил его с дворником в участок.
В толпе говор.
— Вот со своего кошта один и долой. На казенные хлеба попал.
— Пьяных в участках не кормят. Я сиживал. Только ночлег. А наутро иди на все четыре стороны.
— Все равно пятачок в кармане. Ведь за ночлег-то он отдал бы пятачок.
— Как же, дожидайся!
Еще с четверть часа томительного ожидания.
— А который теперь, к примеру, час? — задает кто-то вопрос. — Пора бы уж впускать нас.
— Теперь скоро, — отвечает кто-то. — Вон народ от всенощной пошел.
— От всенощной. А ты почем знаешь, что это от всенощной? Нешто у них на лбу написано?
— Гурьбой идут. Сейчас видно. Все не было, не было никого на улице и вдруг хлынули. Отворяют. Видишь? — слышится радостное восклицание.
И действительно — двери распахнулись, толпа двинулась в коридор, толкая друг друга.
Звякают медные деньги о стойку. Приказчик выдает билеты.
— Хорошо пахнет, — шепчет кто-то в затылок подвигающемуся перед ним вперед. — Сегодня, стало быть, щи на ужин, а не каша.
— Да каша-то, братец ты мой, вкуснее.
— Кому что. А я люблю хлебово. Только бы горячее было, да посолонее.
— Здесь соли вволю…
Через несколько минут стучат ложки о чашки, за длинными столами слышно всхлебывание, чавканье, уста жуют. Ночлежники кормятся перед отправлением ко сну. Здесь тоже очередь. Кормят партиями. Одни сменяют других. Покончившие с ужином обтирают ладонью усы и бороды.
Слышится сожаление:
— Хорошо и горячо, да мало. Только растравило горло.
— За пятак с ночлегом и это благодать, — отвечает кто-то. — Конечно, тут надо подкармливаться от себя. У меня баранки есть на закуску.
— Так то у тебя. Вишь ты какой запасливый. А я налегке пришел…
