Сегодня мы коснёмся одного фронтового дневника, рассказывающего о пути и судьбе Чиркова Михаила Ивановича, счетовода колхоза имени Ворошилова. Он родился в 1905 году в деревне Большая Заморозовка, в то время относящейся к Велижанскому району Омской области. На протяжении всей войны он делал записи о том, что с ним происходило, а по возвращении собрал их в рассказ.

 

 

 

1941 год. Начало Великой Отечественной

 

 

 

«Меня, Чиркова Михаила Ивановича, взяли 30 июня, самого первого из нашей деревни. Взяли по списку, даже не было повестки. Подошла колхозная машина, посадили нас и повезли до Велижанского военкомата. Проверили, повезли до Тюмени. Признали годными и того же дня посадили на вагоны и повезли по московскому тракту…

 

 

 

Не довезя до фронта километров двадцать, нас проверили, кто и как способен или нет идти в бой. Кто проходил армию, кто нет… Поучили кое-что дня два, рассказали, как стрелять и как воевать, и сразу на фронт. Через несколько времени подошли наши части к месту расположения. Хотели отдохнуть и пообедать. Стали кое-что варить кухни. Немец заметил и давай по нам бомбить: разбил наши кухни, кое-кого побило и поранило, и не дал нам пообедать…

 

 

 

И мы гнали врага километров семь-восемь. Немец тикал крепко, и бой шёл несколько времени. А место было всё ископанное: и лога, и везде траншеи, и окопы всякие. Мне с пулемётом тащиться трудно, мы устали.

 

 

 

Уже время было после обеда, хотели покушать кое-что. Сухой паёк всегда давался на два дня во время боя. Мы расположились – все три расчёта станковых пулемётов. Но бой шёл со всех сторон: и наши бьют, и враг бьёт.

 

 

 

Слышим – летит-жужжит. Я лежал с самого края, бах – снаряд недалеко от меня. Меня оглушило и осколком перебило мне левое плечо, рука повисла. Товарищи сразу подбежали, меня подняли, перевязали. Дотащились до санчасти к вечеру. Санчасть была на поле боя, в палатках. Меня снова перевязали и положили в палатке. Это было 27 августа 1941 года. В сумерках подогнали машины, стали нас грузить… Потом меня отправили дальше, в тыловой город Казань. Здесь пришлось лежать очень долго: всего пять с половиной месяцев…»

 

 

 

И снова на линию фронта

 

 

 

«Через несколько времени кое-кого направили на военную комиссию, и меня признали негодным к строевой службе, но домой всё же не отпустили, потому что были большие бои, и враг жал крепко: всё занимал наши города или наступал.


Потом меня направили в рабочий батальон, но я не пошёл, потому что с одной рукой работать не мог. И пожелал добровольно на фронт, думая: «Пускай добивают! Или буду живой, стану защищать свою родину и бить врага».


И направили меня в часть, которая формировалась вновь. Сразу меня вызвали в штаб батальона и послали на курсы младшего командного состава. Учили полмесяца, выпустили как сержанта…

 

 

 

Через несколько времени стали отправлять всю нашу часть на фронт. Высадили нас в Сталинградскую область, на станцию Суровикино. И тут мы стали строить оборону. Это было в августе-месяце 1942 года, немец наступал на Сталинград крепко со всех сторон. Несколько дней бились, но враг бил и бомбил, не давая никому спокоя, со всех сторон. Наши части не могли сдержаться и впоследствии остались в окружении, связь была порвана…

 

 

 

Нашу часть почти всю уничтожили, только остались целые писарь нашего штаба, комбат и я. Отбиваться больше нечем было, комбат посылает меня за провьянтом на патронный пункт. Я автомат на плечо и пополз по лощине. А патронный пункт был не менее 500-600 метров.

 

 

 

Пока полз по лощине, меня было не видно. Только немного выполз на бугор, меня враг сразу сшиб: попал тремя пулями. Первая пуля в левую руку, ниже локтя. Пуля разрывная, вырвало сразу полруки. Вторая пуля – в ногу, выше колена,  тоже разрывная. Третья – ещё выше, в ту же левую ногу, в пах, и вышла сквозь. Я сразу очумел.

 

 

 

Когда вошёл в память – делать было нечего – покатился-покатился, как чурка, катком к штабу. Раны были большие, кровь текла как из барана: весь был в крови, не было сухой нитки. Но в штабе целых наших почти никого не было.

 

 

 

Меня ещё перевязал мало-мало санитар – он тоже был ранен в голову, но всё же кое-как перевязал мне все раны и затащил в землянку, где помещались комбат и комиссар. Положил на земляную койку и бросил на меня шинель.

 

 

 

Через несколько времени забегает в землянку комбат и говорит: «Кто, ребята, живые, спасайтесь!», и сам побежал обратно из землянки. Враг уже накрыл со всех сторон и занял все наши землянки. И слышу, подходят до моей землянки. Заходят четыре немца. И давай шарить-искать трофеи и кое-что забрали. Я лежу под шинелью, лицом к стене. Немец подошёл ко мне и сдёрнул с меня шинель, и давай меня трясти за гимнастёрку. Кричит: «Рус-рус, вставай!». Я в то время дыхание прекратил, как неживой, и был сильно в крови. Они, возможно, подумали, что неживой, и так и ушли из землянки…

Ad 3
Advertisements

 

 

 

 

Лежу в траншее, думаю, что мне дальше делать: нет ни крошки хлеба и ни капли воды. Уже третьи сутки не пивал и не едал. Кое-как отдыхался и совсем ослаб – чуть ползаю. Вот пришла четвёртая ночь, никого не вижу русских людей, окромя убитых. Лежу и думаю: «Совсем хана!». И подумал про свою сторону: что где-то находятся дома наши дети и жёны, и ничего про меня не знают, как я здесь мучусь-страдаю весь израненный, холодный, голодный и пожалеть некому, и посмотреть на меня…»

 

 

 

Господь миловал

 

 

 

Под закат шестого дня встретились Михаилу Ивановичу две тётеньки, которые уволокли его в деревню, занятую немцами. Там старухи выходили его, подлатали.

 

 

 

«Пробудился, когда начало светать. Выхожу на улицу, а там открылся настоящий бой: наши войска по этой деревне бьют, а немец бьёт с горы по нашим частям. Через несколько времени наши части русские с боем взяли деревню. Взял я свои костыли, пошёл искать какой-нибудь штаб….»

 

 

 

В штабе Михаила Ивановича отправили в санчасть. Оттуда – в полковую санчасть. Главный врач дивизии, узнав, что прибывший был в плену, тут же направил в особый отдел.


«Особый отдел нашёл, сказала одна тётка, что «вон там, в лесике есть дом, где всех допрашивают». Подхожу к дому, тут стоит часовой в воротах, говорит: «Погоди, там, покамест, допрашивают».


Немного погодя, выводят двух солдат: руки связанные и по обоим сторонам идут охрана с ружьями. Захожу я в комнату, посадили меня на лавку и стали спрашивать: как попал и сколько времени был в плену? Я вытащил все справки от санчастей и врачей и рассказал всё. Прочитали справки и советуют, что человек совсем невиновный и действительно был ранен, и принял много страданий. Пишут бумажку и направили обратно. Захожу к врачу дивизии, подал бумажку с особого отдела. Врач говорит: «Вот сейчас правильно проверили, что человек невиновный, может быть свободным». Пишет направление на военно-врачебную комиссию…»

 

 

 

И снова на передовую

 

 

 

«Попал на второй день в госпиталь, в город Борисоглебск. Лечился полтора месяца. Раны залечили, но долго делали развитие рук и ног. Выписали нас, несколько человек, из госпиталя и направили на сборный пункт. Оттуда меня направили в рабочий батальон, но я не пошёл. Подумал: лучше пойду на фронт, пускай добивают – буду защищать свою родину, сколько смогу. И меня зачислили в сапёрную часть.

 

 

 

Много пришлось ставить мостов и переправ. Все были на передовой линии. И с боями пришлось пройти много наших областей, городов, станций и сёл и форсировать много больших рек, и даже повидать морей…

 

 

 

После Вены враг утекал без оглядки, не знал, куда деваться. Наши войска, не давая ему остановиться, прошли всю Австрию и добрались до Германии. Пришлось немало пройти немецких городов и сёл и подраться с немцами. 8 мая 1945 года, вечером, пошли слухи, что Берлин взят и немец сдался. Утром 9 мая все части нашего подразделения выстроили и сделали митинг, что война закончилась, враг разбит, победа за нами…

 

 

 

Я из дома не получал писем больше трёх месяцев, а 12 мая получил долгожданное письмо и узнал, что жена померла 24 марта 1945 года. Заплакал и не поверил, что такая молодая померла и оставила пятеро детей – один одного меньше. Поплакал-поплакал, но ничего не поделаешь, бросило в заботу, что дети малы – как будут жить одни? Я стал писать рапорт нашему начальству, что такое положение, чтобы отпустило домой. Начальство пишут на обороте рапорта: отпустить не можем одного, скоро поедем все домой…

 

 

 

Заходим в дом: в дому даже и жилым плохо пахнет. Хозяева – одни ребята, пять штук, один одного меньше. Самому старшему было четырнадцать годов. Нет ни хлеба, ни картошки – все голодные и холодные. Но я всё же хлеба печёного привёз несколько буханок и накормил всех ребят… Живу день, второй… Есть нечего стало. Я кое-что, немного, привёз из-за границы барахлишка – пришлось взять в колхозе лошадь и верхом поехать, менять по деревням на хлеб. Выменял муки пуда полтора, привёз, – и стали помаленьку жить…»

 

 

 

Чирков Михаил Иванович (1905-1975) – обычный крестьянин из села Большая Заморозовка. Награждён Орденом Красной Звезды и медалями. По возвращении домой трудился в колхозе до самого выхода на пенсию.

 

 

 

Книга составлена в городе Владимире в 2015 году. Записи Чиркова Михаила Ивановича были сохранены его внуком. В настоящее время книга находится в фонде Нижнетавдинского Историко-краеведческого центра.

 

 

Подготовил Сергей КВАСОВ.

Loading