…Мустафетов пошел, отпер дверь и громко крикнул:
— Эй, позвать сюда распорядителя!
Когда тот вошел в кабинет, Мустафетов спросил своих компаньонов:
— Вы, конечно, позволите мне распорядиться? Я думаю решить вопрос следующим образом, — обратился он к распорядителю, — подайте нам в больших чашках борщок и к нему тончайшие гренки с пармезаном. Потом хорошего осетра. Приготовить по-русски и чтобы раковых шеек не жалеть. После осетра, как вы думаете, господа, насчет жареного поросенка?
— Нельзя ли чего-нибудь другого? — спросил Рогов. — Я что-то в обед не особенно люблю поросят. К завтраку, с кашей, еще туда-сюда.
— Ну, хорошо! В таком случае мы вот что придумаем: ведь мясо какое-нибудь нужно, а придерживаться исключительно русской кухни нет решительно никакой надобности, тем более что она очень тяжела. Поэтому продолжаю таким образом: после осетра маленькие филейчики, соус беарнез. Это с эстрагончиком довольно пикантно и вкусно.
— Гарнир прикажете подать?
— Нет, лучше картофель-суфле. А на жаркое хорошую пулярку, начиненную трюфелями, но не фаршем, а одними трюфелями, да салат из зеленых огурцов с укропом.
— Спаржа имеется отборная, такая спаржа, что на удивление даже, великолепная, — попробовал порекомендовать метрдотель.
— А что же, спаржа — дело хорошее.
— На сладкое что? Может, каши гурьевской или маседуан из французских фруктов?
— Нет, после такого обеда надо что-нибудь прохладительное, надо рот освежить. Мороженое непременно фруктовое.
— Слушаю-с! А насчет вин как прикажете?
— А насчет вин вот мое мнение: чтоб они были хороши, а до цены нам дела нет. С рыбой подать нам белого вина, но сухого. К филейчикам — красное тонкое вино, подлинное, но без слишком сильного аромата, а после пулярки с трюфелями можно и высшее, что есть, по тонкости и букету. На всякий случай приготовить нам бутылочку-другую гейдзик-кабинет. Только не переморозить. Иглы не надо, а чтобы вино муссировало в стакане, играло.
— Понимаю-с.
— Ну, хорошо. Вот и все.
Только после второй или даже третьей рюмки водки да разных пикантных солений у трех приятелей разгорелся аппетит.
В этот момент слуга, постучавшись в дверь, внес суп.
— Господа, за стол, борщок подан! — предложил Роман Егорович.
Во главе стола сел Мустафетов, направо и налево от него уселись его помощники.
— Однако я голоден, — сказал Рогов. — Борщок с гренками — штука легкая. Хорошо бы для начала заложить основательный фундамент: пирожков бы, что ли…
— Погоди, — остановил его Назар Назарович, — к концу обеда ты не это скажешь. Нет ничего хуже, как набрасываться на еду сразу. От этого только тяжелеешь.
— Борщок хорош, — одобрил Смирнин.
— Да, — согласился и Роман Егорович. — Но что же, разве до рыбы никакого вина не полагается? Я протестую. Как же так? Дожидаться второго блюда, чтобы горло промочить? Распорядитесь, Назарушка!
— Если хочешь, можно, пожалуй, по рюмке мадеры. Послушай, — обратился Мустафетов к слуге, — подай как можно живей сухой ост-индской мадеры.
— Какой прикажете? — спросил слуга.
— Да хоть от чертовой перечницы! — крикнул Рогов, рассердившись. — Пошел и неси! Лишь бы хороша была.
Мустафетова слегка коробило моветонное обращение Рогова с людьми, тем более что за столом он любил председательствовать вполне и один отдавать приказания. Но он ничего не сказал и решился быть снисходительным, так как вполне понимал нервное возбуждение своего товарища.
Официанты меняли приборы, убирали со стола закуску, приносили тарелки с горячим… Весь сервиз был отборный, приборы из чистого серебра, хрусталь тончайший, фарфор расписной. Видя, с кем имеет дело, и узнав всегда щедрого и хорошо известного в ресторане Назара Назаровича, хозяин распорядился прислать на стол в огромной высокой вазе самые лучшие и дорогие плоды.
— Люблю фрукты на обеденном столе! — весело произнес Мустафетов, когда их внесли. — Ласкают взор и вообще придают сервировке особый блеск, какую-то законченность.
— Бутылки тоже, — сказал Роман Егорович, все еще ожидавший мадеру. — А, явился наконец! — обрадовался он официанту. — Я уж думал, что ты в Ост-Индию закатился. Наливай, наливай! — И, не дождавшись товарищей, он поднес к губам наполненную большую рюмку. — Сам делал или буфетчик? — спросил он татарина, скорчив такое лицо, что тот невольно улыбнулся.
Мустафетов удивился.
— Разве не хороша? — спросил он, пораженный мыслью, что в кабинет, где он сидит, осмелились подать что-нибудь сомнительное.
— Превосходная! — поспешил успокоить он Мустафетова. — Это я только так, для тона. Люблю озадачить.
— Да, мадера хороша, — согласился Назар Назарович, отпив из своей рюмки. — Но вот и осетр. Эге, красавец! Ну, не благородная ли это рыба? Начинайте-ка!
— Так как ты у нас за председателя во всем, — ответил Рогов, — то и раздели нам.
— Изволь, пожалуй.
— Неужели же после рыбы обязательно пить белое вино? — спросил Рогов. — А мадере так и пропадать в бутылке? Жалко! Хочу, однако же, и я быть гастрономом. Наливай-ка, брат, секим-башка, мне вот этот стаканчик беленького брандахлыста.
Разговор ничуть не мешал ему уписывать за обе щеки, так что его тарелка опустела раньше всех. Он отпил вина и опять задал совершенно неожиданно вопрос:
— Неужто это из винограда?
— А то из чего же?
— Ну, почем же я знаю! Может быть, янтарь в жидком виде, во всяком случае, штучка не вредная. Дай-ка мне осетринки еще! Вот так, вот так, с соусом, да шеек раковых побольше. И как они любят ко мне в желудок попадать! Просто на всю Европу удивление.
Татарин, поняв, что Роман Егорович больше всех любит покушать, осторожно и аккуратно налил ему еще вина.
— Правильно, одобряю, душка! И в песне так говорится:
Наливай, брат, наливай,
Службы лишь не забывай!
А уж насчет того, что «все до капли выпивай», — это на нашей обязанности.
Обед продолжался своим чередом. Филейчики под соусом беарнез были поданы безукоризненно, и красное вино к ним бордоское, не слишком густое, пилось легко.
— Все-таки надо отдать тебе справедливость, Назарчик, — опять заговорил Рогов, — есть, пить и вообще жить ты великий мастер. Воздаю тебе должное. Что бы со мною было, если бы я напоролся с самого начала густыми щами с мясом и пирогами? Твои филейчики представлялись бы мне только как одна печаль. А с каким аппетитом я теперь свой кусочек уписал. Теперь у меня в желудке все плюсы, а тогда были бы минусы.
— Шут ты гороховый!
Съели они и пулярку, действительно начиненную трюфелями; подали и спаржу…