…— Жалованья я получаю двадцать пять рублей в месяц, — продолжал он после краткого отдыха. — Не спорю: жалованье хорошее! но ежели принять во внимание: 1) что, по воспитанию моему, я получил потребности обширные; 2) что съестные припасы с каждым днем делаются дороже и дороже, так что рюмка очищенной стоит ныне десять копеек, вместо прежних пяти, — то и выходит, что о бифштексах да об котлетках мне и в помышлении держать невозможно!
— Позвольте, однако! — не воздержался я, — ведь вы сами сейчас сказали, что имеете право на бесплатное получение ежедневно двух рюмок водки и порции селянки! Мне кажется, что в вашем звании…
— Вам кажется, господин? Но скажите по совести: может ли быть человек сыт и пьян, получая в день одну порцию селянки, составленной из веществ загадочных и трудноваримых, и две рюмки водки, которые буфетчик с намерением не доливает до краев?
В голосе его звучала такая горькая искренность, что я невольно умолкнул.
— По моему воспитанию, мне не только двух рюмок и одной селянки, а двадцати рюмок и десяти селянок — и того недостаточно. Ах, молодой человек! молодой человек! как вы, однако, опрометчивы в ваших суждениях! — говорил между тем благородный отец, строго и наставительно покачивая головой в мою сторону, — и как это вы, милостивый государь, получивши такое образование…
— Возвратимтесь к рассказу, — прервал его Балалайкин, обязательно поспешая мне на выручку против дальнейших репримандов старца, у которого начала уже настолько явственно выступать на лице такса, что я без всяких затруднений прочитал:
«За словесное оскорбление укоризною в недостатке благовоспитанности, а равно и в неимении христианских правил… 20 коп.».
Но благородный отец унялся не сразу.
— К тому же, я сластолюбив, — продолжал он. — Я люблю мармелад, чернослив, изюм, и хотя входил в переговоры с купцом Елисеевым, дабы разрешено было мне бесплатно входить в его магазины и пробовать, но получил решительный отказ; купец же Смуров, вследствие подобных же переговоров, разрешил выдавать мне в день по одному поврежденному яблоку. Стало быть, и этого, по-вашему, милостивый государь, разумению, для меня достаточно? — вдруг обратился он ко мне.
Делать было нечего. Я вынул из кармана двугривенный (по таксе) и положил на стол, откуда он в одно мгновение и исчез в карман старца.
— Благодарю вас, господин. Маловато, но я не притеснителен… Итак, я сластолюбив и потому имею вкус к лакомствам. Словом сказать, никак нельзя остеречься, чтобы рубля или двух в неделю не пожертвовать собственно на предметы сластолюбия. Затем, так как жена удерживает у меня пятнадцать рублей в месяц за прокорм и квартиру (и притом даже, в таком случае, если б я ни разу не обедал дома), то на так называемые издержки представительства остается никак не больше пяти рублей в месяц. Как вы полагаете, милостивый государь, может ли удовлетвориться этим благородный человек, особливо в виду установившегося обычая, в силу которого все вольнонаемные редакторы раз в месяц устраивают в трактире»Старый Пекин», обед, в ознаменование чудесного избавления от множества угрожавших им в течение месяца опасностей?..
