Отрывок из произведения «Люди сороковых годов» Писемский А. Ф. 1869 г.
…Павла беспокоила мысль — чем же, наконец, эти люди за свои труды в пользу господ, за свое раболепство перед ними, вознаграждены: одеты они были почти в рубища, но накормлены ли они, по крайней мере, досыта — в чем ни один порядочный человек собаке своей не отказывает?
Павел, после одного знойного трудового дня, нарочно зашел посмотреть, что едят дворовые люди и задельные мужики. Он в ужас пришел: они ели один хлеб, намешанный в квас, и в квас очень плохой и только приправленный немного солью и зеленым луком, и тот не у всех был. Павел сам видел, как полковник прогнал одну девочку, забравшуюся в его огород — нарвать этого луку. Он сгорел со стыда при виде этой нищеты и, поспешив поскорей уйти из избы, прямо прошел к отцу.
— Батюшка! — начал он слегка дрожащим голосом. — У нас очень дурно едят люди.
— Чем же дурно? — спросил полковник, удивленный этим замечанием сына. — Так же, как и у других. Я еще больше даю, супротив других, и месячины, и привара, а мужики едят свое, не мое.
— Я не знаю, как у других едят и чье едят мужики — свое или наше, — возразил Павел, — но знаю только, что все эти люди работают на пользу вашу и мою, а потому вот в чем дело: вы были так милостивы ко мне, что подарили мне пятьсот рублей; я желаю, чтобы двести пятьдесят рублей были употреблены на улучшение пищи в нынешнем году, а остальные двести пятьдесят — в следующем, а потом уж я из своих трудов буду высылать каждый год по двести пятидесяти рублей, — иначе я с ума сойду от мысли, что человек, работавший на меня — как лошадь, — целый день, не имеет возможности съесть куска говядины, и потому прошу вас завтрашний же день велеть купить говядины для всех.
— Да они завтра и не станут есть говядины, потому что — пост, — проговорил полковник, совершенно опешенный этим монологом сына.
— Ну, так, гороху и крупы, а главное, я забыл, гречневой каши, потому что она очень много азоту в себе заключает и, таким образом, почти заменяет мясо.
— И ты думаешь, что они будут благодарны тебе за то? Как же, жди! Полебезят немного в глаза, а за глаза все-таки станут бранить и жаловаться.
— Батюшка, вы подарили мне эти деньги, и я их мог профрантить, прокутить, а я хочу их издержать таким образом, и вы, я полагаю, в этом случае не имеете уж права останавливать меня! Вот вам деньги-с! — прибавил он и, проворно сходя в свою комнату, принес оттуда двести пятьдесят рублей и подал было их отцу. — Прошу вас, сейчас же на них распорядиться, как я вас просил!
— Да, полно, бог с тобой! Я и без твоих денег это сделаю, — проговорил полковник, отстранясь от денег.
— Я хочу это на свои деньги сделать, поймите вы меня! — убеждал его Павел.
— А я хочу — на свои! — прикрикнул полковник. Он полагал, что на сына временно нашла эта блажь, а потому он хотел его потешить. — Кирьян! — крикнул он.
Кирьян пришел.
— Вот, Павел Михайлович желает, чтобы людям выдана была провизия — пока гороху, грибов, сколько там их есть.
— Главное, каши гречневой, — повторил Павел, — да чтобы и мужикам задельным то же самое было выдано.
— Ну, и мужикам чтобы задельным, — подтвердил полковник, решившийся, кажется, слепо повиноваться во всем сыну.
— Зачем же мужикам-то задельным? — спросил даже Кирьян с удивлением.
— А затем, что нужно, — отвечал ему резко Павел.
— И скажи, чтобы за барчика бога молили: это по его желанию делается, — прибавил полковник.
— Слушаю-с, — отвечал Кирьян и пошел исполнять приказание барина.
Вечером, бабы и мужики, дворовые и задельные, подошли поблагодарить Павла и хотели было поцеловать у него руку, но он до этого их не допустил и перецеловался со всеми в губы.
— И вы будете постоянно получать такую пищу, а в мясоед вам мясо будет выдаваться.
— Ой, батюшки, милости какие! — проговорили больше бабы.
— Благодарствуем на том! — проговорили некоторые из мужиков.
— Водочки бы приказали поднести: рабочему человеку это нужней всего, — произнес один мозглявый мужичонка.
— Тебе бы еще и водочки! — остановили его другие.
— Водочки я никогда не велю вам летом давать, потому что она содержит в себе много углероду, а углерод нужен, когда мы вдыхаем много кислороду; кислород же мы больше вдыхаем зимой, когда воздух сжат.
— Это точно-с! — почему-то согласились с ним и некоторые мужики.
Полковник смотрел на всю эту сцену, сидя у открытого окна и улыбаясь; он все еще полагал, что на сына нашла временная блажь, и вряд ли не то же самое думал и Иван Алексеев, мужик, столь нравившийся Павлу, и когда все пошли за Кирьяном к амбару получать провизию, он остался на месте.
— А ты отчего не идешь? — спросил его Павел.
— Нет, бог с ним! Что, я и свое ем, — сказал он, улыбнувшись, и затем, поклонясь господам, отправился к себе в избу.
Павла это тронуло до глубины души.
«И этот гордый и грандиозный народ, — думал он, — находится до сих пор еще в рабстве!»
