…В то голодное послевоенное время мы жили довольно сытно. Папа всегда много работал и много зарабатывал. После развала нашей семьи мы с папой, встречаясь, ходили по кафе, ресторанам. Были тогда такие, одни по специальным талонам, другие «коммерческие», за деньги, очень дорого.
В «Елисеевском» мне иногда покупали пирожные по пятьдесят рублей штука, груши и мандарины, завернутые в папиросную бумагу. В кафе «Квисисана» или на Малой Садовой, за углом от «Елисеевского», папа кормил меня редкими для послевоенного Ленинграда лакомствами — сосисками с горчицей и простоквашей с сахаром в толстых стаканах белого фаянса. Надо было оторвать бумажный кружок, которым стакан был сверху запечатан.
В ресторане «Метрополь» обеденный зал был на втором этаже.
На лестничной площадке стоял на задних лапах медведь. По мере того, как мы поднимались по лестнице, все острее становился запах неповторимого ресторанного борща (Юз говорит, что этот особый ресторанный вкус борща от лимонной кислоты).
Увлекательно было хлебать тяжелой серебряной ложкой селянку, вылавливая кусочки говядины, сосисок, курятины, ветчины, почек, языка, а также маслины и, особенно, каперсы, которых, кроме как в ресторанной селянке, не существовало нигде. Папа цитировал Сельвинского: «В селянке маслины из Греции и венские сосиски, но селянка истинно русская еда».
Ели бефстроганов с картошкой жаренной не толстыми кусками, как дома, а хрусткой соломкой.
Еще на большой тарелке с бефстроганов стояли две корзиночки из слоеного теста (волованы): в одной тушеная морковка, в другой зеленый горошек.
В «Европейской» папа любил заказывать судака орли. Кусочки рыбы во фритюре были похожи на поросят. Однажды он сымпровизировал для меня анекдот: «Тут недавно обедал один генерал, заказал это блюдо, а, когда принесли, рассердился: «Судака вижу, а где же орлы?!»
Серебряный соусник с соусом тартар. Крахмальные салфетки. Вежливый бесшумный официант. Потом, вспоминая наши пиры, я сообразил, что среди ресторанных поваров и официантов в те времена еще могло быть немало таких, кто начинал еще до революции. В конце войны, в послевоенные годы было им лет по пятьдесят.
Все это гурманство запомнилось потому, что повседневная еда дома была куда скуднее. Мама всю жизнь вспоминала, как она спросила меня, что я хочу на обед в день рождения (восьмилетие, 45-й год), и я сказал: «Котлеты и кисель».
Мы не голодали, у нас всегда были хлеб, картошка, крупа, сахар, сливочное масло («для ребенка»), иногда мясо. По маминому характеру, она могла, получив очередные алименты или собственный гонорар, тут же прокутить добрую половину, угощая меня пирожными в «Норде». Но день изо дня ели то, что она готовила из картошки и крупы…
