Хутор Студенка погиб лет 60 назад, когда остановилось его сердце — смоляной завод, обеспечивавший работой все местечко. Здешние жители растворились, будто их никогда и не было. Со временем дома сровняли с землей, на месте, где когда-то росли дети, теперь растут боровики и маслята, бесконтрольный родник натопил целое болото на месте луга. А лес спрятал одинокий старый дом, торчащий на опушке в десятках километров от городов.
Хотя последнее было необязательно: здесь все равно почти никого нет. Только одинокая старушка — хозяйка дома. Последние 45 лет она живет посреди густого леса, полного диких зверей. Сильная белорусская женщина привыкла справляться без света, газа, телефона и водопровода. Не знает о девальвации, новом «айфоне» и веганстве, но воспитала двух хороших детей.
Она не слишком довольна тем, как все вышло, но все же не опускает руки и в свои преклонные годы получше многих молодых понимает прописную истину: прошлого не изменить, но жить дальше как-то надо.
Запад Беларуси, высокий охраняемый забор, объясняющий, где заканчивается один народ и начинается другой. Долго едем по песчаной дороге, упираемся в закрытый шлагбаум. Майор выходит из машины и ключом открывает границу. Вокруг только лес и бесконечная межа. Проезжаем заросшее болото и случайно замечаем фасад деревянного дома за ним. Это последний дом в стране. Или крайний.
Там живет Станислава Ивановна Мелють. Завтра ей исполнится 82 года. Старушка медленно выходит из дома, пока изголодавшиеся болотные комары трапезничают гостями, и разводит руками:
— Матка боска! У меня гости, что ли? Не стойте в пороге, проходите! — не успев выяснить, кто же приехал в такую даль, зовет в дом женщина.
Гости здесь бывают редко: сюда доезжают только пограничники и дети старушки.
57 лет назад молодая Станислава переехала сюда вслед за мужем. В деревне был смолозавод, работа, даже общежития для сотрудников. Потом работы не стало, люди разъехались по родным деревням, кто-то рванул в Польшу, стариков вскоре не стало. Жить здесь осталась только одна семья.
«Как живу? Да как все люди: совсем одна, в глуши, посреди леса», — иронизирует старушка.
— Мы тоже переехать хотели, как и все, но не всегда получается так, как хочешь, — задумывается женщина, которая мыслит удивительно светло для своих лет. — Хотели перенести дом в другую деревню, но я быстро осталась одна: муж скоропостижно умер, вместе и десяти лет не успели прожить. Сыну тогда было 5, дочке — 9. Помощи нам ждать было неоткуда, приходилось выкручиваться самим.
Сложновато было одной детей растить. Каждое утро отвозила их в деревенскую школу, вставать приходилось очень рано. Но что поделать, надо.
В одиночку я перебраться не смогла. День за день — и старость пришла.
В городе Станислава Ивановна не была лет 30, в соседних Калетах — 20 или около того: после 60 стало плохо с ногами.
— В последний раз в Гродно была еще до того, как границу начали строить. Раньше я могла просто так взять и поехать к детям в город, переночевать там, в магазин сходить, в костел. Сейчас уже не получается, — на секунду огорчается старушка и снова улыбается.
По хозяйству ей стараются помогать дети, но у них своя жизнь, а добираться сюда без автомобиля довольно проблематично.
— После восьмого класса дочка поступила в гродненский колледж, потом пошла работать швеей на прядильную фабрику. Сын на сварщика отучился и тоже в Гродно остался. Здесь им делать нечего. Не со мной же сидеть. В городе работа, в городе жизнь. А здесь только старики могут жить. Они еще когда детьми были, здесь им занятия не было. Приходили домой — и все, только вдвоем. Потом, правда, начали ездить в деревню на танцы, с друзьями общаться. В этом плохого ничего нет. В моей молодости мы тоже веселились.
Сейчас они приезжают по возможности, но у них своих дел много. Бывает, и каждую неделю кто-то приедет, а бывает, что и по три недели здесь одна. Но если б не они…
Много помогают пограничники. Попрошу их, бывает, воды принести из речушки или хлеба в городе купить — они никогда не отказывают. А недавно пожарный извещатель мне установили на всякий случай. Только мне поговорить хочется, а они все в делах. Заскочат на минутку — и убегают сразу. Я понимаю, что надо службу нести, но мне иногда так скучно бывает, хоть волком вой… Но я привыкла. Вас закрой в болотах, вы тоже привыкнете.
Я живой человек. Мне так же страшно, как всем людям. Но жить надо — и живешь.
В доме старушки никогда не было водопровода, газа, электричества и телефона. Из развлечений — только книжки да радио на батарейках. Из-за маленьких окон даже в полдень пасмурного дня свет здесь довольно тусклый, с непривычки уже через полчаса начинают болеть глаза.
Недавно пограничники установили в доме Станиславы Ивановны «вертушку» — аппарат, позволяющий связаться с заставой. В случае срочной необходимости бабушка просто снимает трубку и ждет, пока военные выйдут на связь.
— Здесь она никому не мешает, даже наоборот, может помочь в случае проникновения посторонних в пограничную полосу. Такие бабушки работают не хуже новейшего оборудования, — улыбается наш провожатый. — Мы даже выделяем небольшой бюджет для поощрения активного населения: раз в квартал жители деревень могут получить небольшую премию за проявленную активность. И нам хорошо, и им приятно.
— Я их по пустякам не беспокою. Я из ума еще не выжила, понимаю, что у них есть дела поважней, чем меня развлекать. Правда, хотела попросить их подыскать мне какую-нибудь собачку на заставе, а то без моего Звоночка совсем тоскливо. Я по нему как по человеку скучаю.
У меня была маленькая собачка, ласковая такая, умная, но, видать, волки потащили. Два года ей было. Я сяду — и она рядом, а когда играть нет сил, я ей так и говорю — она понимает, ложится на кровать и просто отдыхает. Мы с ней так друг к другу привыкли… А как не привыкнуть, когда мы вдвоем тут? Никого ж больше нет! — снова иронизирует пенсионерка. — И вот бегала она, бегала по улице, а потом глядь — нет ее. И не приходит. И следов никаких. Звери сюда часто приходят. В прошлом году кабаны картошку выкопали — всю до единой сожрали. А до этого олень яблоньку рогами сломал.
Раньше волки часто приходили, но в последний год не видела. Сначала страшно было, а потом привыкла, даже внимания не обращаю. Майор, а найдете мне собачку какую на заставе? У вас же там много. Может, неудалый какой-нибудь найдется.
— Найдем, бабуль, не проблема. Не на заставе, так на форуме найдем. На следующей неделе привезу.
— Но только не таксу! Не нравятся они мне.
Собака бабушке нужна не для охраны — для общения. Говорит, бояться здесь ей нечего.
— Когда здесь граница появилась, бандитов я тоже перестала бояться: сюда лишний человек не пройдет, только проверенный. Правда, и почтальоны сюда тоже не доезжают, и в выборах я не участвую… Выходит, президента ни разу и не выбирала. Ко мне только ксендз раз в год, на Рождество приходит, когда по всем деревням ездит.
Раньше старушка неплохо вязала и вышивала. В шкафу она хранит вязаные свитера, платки с вышивкой, скатерти… Когда-то люди из соседних деревень охотно покупали плоды ее творчества, теперь же работать не позволяют глаза. Приходится довольствоваться только книгами да радио.
Я человек послевоенный, училась в сельской школе. Ну а какая там школа была… Садились в такой же хате на пол, рядом ксендз усаживался — и читать учились. Когда коров надо было пасти, в школу никто не ходил, а по осени все на картошку уезжали. Когда школа нормальной стала, мне уже зарабатывать надо было идти. Пошла в колхоз, там за три дня работы буханку хлеба давали. Потом в лесу работала: чистка, посадка… И так всю жизнь: где работа есть, там и работала. В деревне тогда грамотных мало было: родители читать и считать научили — и все на этом.
В свои 82 года женщина самостоятельно ведет быт, топит печь дровами, которые заготавливает ей сын. Еду тоже готовит на дровяной плите, старается выращивать овощи, недавно высадила клумбу цветов. А вот хозяйство Станислава Ивановна не держит уже много лет: забора у нее нет, кур держать негде, да и незачем. Хватает ли ее пенсии в 220 рублей на жизнь, она не знает: все покупают дети.
— Я без мужа 47 лет живу, без детей чуть меньше — любой бы привык. Конечно, мне сложно, но что поделать? Если только об этом и думать, вообще жизни никакой не будет. Надо настраивать себя по-другому и жить так, как получается. Вот так вот вышло — что ж мне теперь, плакать?
https://realt.onliner.by
