Этим летом, выражаясь производственным языком, на первую «проектную мощность» вышел «Хутор Захара Прилепина» и начал принимать гостей, что называется, в «промышленных масштабах». Здесь ещё нет бани и других объектов, которые расположатся в русском лесу, но зато стоит просторная изба, а внутри неё, возле настоящей печи, уже сейчас куётся интеллектуальная мысль и культура в противовес либеральной идее.

 

 

Хутор Захара Прилепина – это, можно сказать, русский аналог сербского Дрвенграда Эмира Кустурицы, что расположился на Мокрой горе прямо у границы с Боснией.

 

 

Ехать не так далеко – ближнее Подмосковье. Чуть больше получаса на электричке с Белорусского вокзала до станции Перхушково и две остановки на автобусе до деревни Лапино. А там подскажут.

 

 

«Хутор – это то место, где мы можем встретиться. Куда могут приехать люди и высказать свои идеи: я хочу вот это в Ярославле замутить или во Владивостоке. Это такой штаб, чтобы хотя бы было где меня искать. В Донецке или в Нижнем Новгороде люди найти меня не могут. Нужно здесь это всё собрать, сесть за один общий стол», – так говорит о своём детище сам Прилепин.

 

Об исчезновении со страниц глянца и либеральных СМИ

 

Когда начались события 2014 года, и я принял антимайданную и антикиевскую сторону, у меня сразу оказался закрыт путь во все глянцевые журналы России. Где я был, конечно же, не то чтобы желанный гость, а колумнист и символ такого адаптированного буржуазией революционера.

 

Начиная с 2006 года, с появления романа «Санька», каждые три месяца какой-то глянцевый журнал выходил с моим лицом на обложке. Я получал «писателя года» в журнале GQ, где меня переодели во фрак, а церемонию вели Иван Ургант и Ксения Собчак, и я крутился среди «познеров» и «филиппов киркоровых». Эта же вся история была и в журнале «Сноб»: у меня были самые большие гонорары за любой мой очерк или рассказ.

 

 

Весь глянец был мной адаптирован от журнала «Медведь» до журнала «История». Потом начинается эта вся история: я пишу антимайданные статьи и еду в Донбасс. И просто одномоментно исчезаю вообще из всех этих журналов. Причём, я занимался же совсем другими вещами. Мы собирали гуманитарную помощь, помогали ополчению, а я туда катался без конца. А потом вдруг думаю: «Чего-то у меня денег стало мало». И я понял, что они мне ничего не заказывают, не публикуют мои рассказы и не берут у меня интервью. И вообще меня нету там. Проходит полгода, год, два… Я как-то неспециально спросил у кого-то про это. Мне один говорит: «Ну, Захар, мне редактор сказал, что тебя больше не будет в нашем журнале». «Ну, окей, понял», – говорю.

 

 

Сначала подумал, что это какой-то частный случай, а потом выяснилось, что везде. У них какая-то такая… межведомственная чуйка. Я не думаю, что они все созвонились между собой. Думаю, они просто точно знают, что это не по их части, и меня убрали из их среды и больше туда не пускают. Причём, я нормальные деньги там зарабатывал, почти треть своего бюджета. Меня просто выгнали. Вот их либерализм и демократия.

 

 

До этого они воспринимали всё, как игру: «Прилепин же играет, он революционер, это его образ, но в целом он нормальный пацан, с ним можно сидеть и выпивать». А потом выясняется, что, на самом деле, он башляет ополченцам и сам берёт в руки автомат… Это понятно уже, что не игра, и всё всерьёз: «А завтра он придёт и может нас убить».

 

 

А что касается «Эхо Москвы» или телеканала «Дождь», то это другая история. Это медийные ресурсы и им нужен рейтинг, им нужен хайп и вся эта движуха. Они готовы привлекать даже врагов. И всё это время они меня звали, но я сам принципиально не шёл, зная, что они там говорят по поводу моих друзей и братьев ополченцев, я четыре года туда не ходил совсем. Я даже комментарии не давал, потому что их говорящие головы вызывают у меня абсолютное, тотальное, стопроцентное бешенство.

 

 

 

О засилии либеральных идей в сфере культуры

Ad 3
Advertisements

 

 

Сейчас у нас есть «Русский художественный союз», который мы создали. Это такое параллельное или перпендикулярное сообщество людей культуры, которое исповедует традиционные ценности. И что мы стали обсуждать с моим компаньоном и партнёром, режиссёром Эдуардом Бояковым. Он говорит: Захар, знаешь, почему у нас на «Кинотавре» вышли половина нашей условной элиты, и все за Сенцова, а сидит в зале Бондарчук, сжимая челюсти, и Сергей Гармаш, тоже немножко странно себя чувствующий, и остальные просто аплодировали за «свободу Сенцову»?

 

 

Причём эта вся наша кинематографическая элита заступается за него и Надю Савченко, и никто ни слова не произнёс за Донбасс. Как так могло произойти? Причём они все играют в фильмах красноармейцев, солдат… дичь какая-то. С другой стороны, у нас есть проблема театров, которые откровенно ненавидят всю эту «Русскую весну» и «Крымнаш» и при этом получают деньги от государства.

 

Даже тем, кто подписал письмо за Крым, просто надавили на яйца и сказали: завтра денег на театр и кино не дадим. И они подписали. Но даже эти, половина, а то и процентов девяносто, на самом деле, ненавидит происходящее. Это шайка, и мы для них абсолютно чужие.

 

О провале «сурковщины»

 

Государство вместо воспитания патриотов воспитывало «государственных ублюдков«. Собственно, об этом я прямо и сообщил Владиславу Суркову, с которым мы, может, два раза в жизни виделись. Я сказал, что ваша государственная молодёжная политика дала абсолютно нулевой эффект. Я за четыре года на Донбассе не видел ни одного представителя «Молодой Гвардии», «Наших» и всех остальных. Просто ни одного! Они туда никогда в жизни не приезжали, не считая Потупчик, которая обхамила погибшего Моторолу, сказав, что «он просто ублюдок, и смерть – это лучшее, что я могу ему пожелать». И ещё ряд был этих упырей, которые сидели на всяких высших должностях. Вот как они себя ведут… Сурков сказал, что наша молодёжная политика имела безусловные минусы и, условно говоря, он сказал что-то вроде: «Нет причин для спора, я прекрасно понимаю, что правота где-то там, где вы находитесь».

 

 

Хутор – как отчаянная попытка пробиться в культуру «слева»

 

 

Мой хутор – это моя личная попытка что-то исправить. Да, я реализовался, но я понимаю, что моих мощностей не хватит для того, чтобы эту ситуацию изменить.

 

Условный «я» ещё умею писать, чтобы народ воспринимал меня как главного писателя России, да, но мне нужно, чтобы за моей спиной было ещё как минимум двадцать писателей, двадцать рэперов и двадцать журналистов, которые работают на сверхуровне и могут всё разрулить, сделать любой фестиваль, приехав в Сирию, в Донбасс или куда угодно.

 

Хутор – это то место, где мы можем встретиться. Куда могут приехать люди и высказать свои идеи: я хочу вот это в Ярославле замутить или во Владивостоке. Это такой штаб, чтобы хотя бы было где меня искать. В Донецке или в Нижнем Новгороде люди найти меня не могут. Нужно здесь это всё собрать, сесть за один общий стол. Приедет человек из Екатеринбурга, придёт наш министр культуры, придёт ополченец, придёт русский писатель, чтобы они друг друга увидели и встретились: «Мы не одни, мужики, не переживайте».

 

Люди иногда сидят у себя где-нибудь в Петрозаводске или Ростове, и вокруг враги одни, а я тут сижу один, и меня все презирают. Это только сверху кажется, что у нас вся страна патриотическая.

Публикуется в сокращении. Полностью здесь: https://www.nakanune.ru/articles/114465/

Loading