…— Благодарю вас, господа, что вы приняли от меня ужин и потом почтили меня еще большей честью быть распорядителем всего ужина. Тем более для меня это лестно, что настоящее число есть день моего рождения!
Проговорив это, частный пристав ушел, чтобы войти в соглашение с приказчиком кофейной.
В сущности, частный пристав соврал, что настоящий день был днем его рождения: он только желал еще теснее сблизиться с весьма приятным ему обществом, а кроме того, у него чувствительно шевелился в кармане магарыч, полученный им с Тулузова по обоим его делам.
Половой внес несколько графинчиков водок, зернистую икру, семгу, рыжички, груздочки.
— Позвольте, господа, этого нельзя, — заметил гегелианец, указывая на водку, — греки во время еды ничего не пили.
— Что ж делать? — возразил ему частный пристав. — Мы без водочки непривычны принимать хлеб-соль; нам рюмочку — другую непременно надобно вонзить в себя, чтобы аппетитец разыгрался.
— Мы должны прежде выпить! — подтвердил Максинька, наливая себе самую огромную рюмку и цапнув ее сразу. — Фантазию это нагоняет… человек от этого умнее делается.
— Но вот рыбка наша плывет к нам, — сказал симпозиарх, указывая на полового, несшего огромную паровую стерлядь, вкусный запах которой приятно защекотал обоняние всех.
Когда сие благородное блюдо было покончено, то выгнанный из службы доктор, не уступавший в количестве выпитой водки Максиньке, произнес еще первые в продолжение целого вечера слова:
— Такие рыбы дай бог, чтобы и в Эгейском море водились!
— Там нет таких — это мне иностранцы говорили — наши рыбы лучшие в свете, — сказал ему на это негромко, как бы тайну какую, надсмотрщик палаты.
— Согласно вашим указаниям, — отнесся затем симпозиарх к молодому ученому, — я велел поросеночка изжарить; вы изволили говорить, что греки свинину кушали.
— Отлично! — одобрили частного пристава Максинька, доктор и надсмотрщик.
— Это черт знает что такое!.. Дай бог выдержать! — произнес камер-юнкер.
— Нет, ничего, — возразил ему гегелианец, сделавшийся ужасно оживленным вследствие выпитых двух-трех рюмок мадеры, которую частный пристав умел как-то незаметно подливать ему.
Поросенок с подрумяненной кожицей невдолге был подан. Симпозиарх крикнул половому:
— Madame Клико сюда на сцену!
M-me Клико, слегка подмороженная, явилась в количестве шести бутылок, ровно сколько было трапезующих, а затем, по уничтожении поросенка, начался уже настоящий симпозион…
