…Официант приносит мои ньокки, изящно уложенные на тарелке и сверху присыпанные петрушкой и пармезаном. Я пробую блюдо.
— Очень вкусно.
— Приятного аппетита, — говорит официант.
— Принесите мне, пожалуйста, еще вина.
— Ой, нет, нет, — протестует Хавьер и взмахивает руками, жестами подкрепляя свои слова. — Позвольте я с вами поделюсь. Один ни за что столько не выпью.
— Ни за что? — спрашиваю я.
— Ну, может, и выпью. Но я предпочел бы поделиться с вами.
Я киваю. Официант улыбается, словно это он все подстроил.
— Сейчас принесу ваш ужин, сэр.
От тарелки поднимается аромат чеснока, и я кладу в рот еще кусочек.
— Это было одно из фирменных блюд моего отца, — объясняю я и, не давая себе отчета, добавляю: — Ньокки с горохом и грибами. Обычно я раскатывала для него тесто.
— Он был итальянец… ваш отец? — Хавьер наполняет вином мой пустой бокал.
— Сицилиец.
— Мама тоже?
— Вы слишком любопытны, — замечаю я, глянув на него.
— Обычно нет.
— А почему же теперь?
Хавьер наклоняется ко мне ближе, и по блеску его глаз я догадываюсь, сейчас он скажет что-то дерзкое.
— Потому что у меня сердце биться перестало, когда я увидел вас здесь.
Я смеюсь, довольная его невоздержанностью.
— Думаете, я шучу? — спрашивает он. — Клянусь, это чистая правда.
— Я не принадлежу к тому типу женщин, которые заставляют замирать мужские сердца, но все равно спасибо.
— Вы встречали не тех мужчин.
Я на время перестаю есть: вилка застыла в руке, локоть — на столе. Его силуэт вырисовывается на фоне почти темного неба, смех вокруг нас звучит громче. Глядя на его рот, я чувствую, как у меня зудит кожа, и что-то неуловимое в его манерах и внешности наводит на мысль, что он будет очень хорош в постели.
— Возможно.
Хавьер широко улыбается, и на его щеке появляется возмутительно обаятельная ямочка. К его столику подходит официант, и ему приходится отклониться назад, чтобы тот поставил перед ним его блюдо — горячее ризотто с креветками и лангустами. Выбор человека с прекрасным аппетитом, как сказал бы мой отец.
Он не терпел приверед — вегетарианцев, которые тогда уже активно распространялись, тех, кто не ел рыбу, говядину и отдельные овощи. Ешь, что дают, или не ешь вовсе, сердито фыркал отец. Только Дилану дозволялось быть разборчивым. Он ненавидел каперсы, пикули и оливки, еще больше — авокадо, и предпочел бы умереть с голоду, чем съесть яичные белки или морских моллюсков. В каком-то смысле он заменил отцу сына, о котором тот мечтал. Отец довольно долго души не чаял в Дилане.
Пока не изменил к нему свое отношение…
